Раздел II. ЛИДЕРСТВО. ПОПЫТКИ СОЗДАНИЯ БИПОЛЯРНОГО ПОРЯДКА В РЕГИОНЕ (1945-1969 гг.)

Глава 3. ОТНОШЕНИЯ СССР И США В УСЛОВИЯХ ПЕРВИЧНОЙ НЕУСТОЧИВОСТИ РЕГИОНАЛЬНОЙ ПОДСИСТЕМЫ (1945-1951 ГГ.)

2. Отношение сверхдержав к вооруженной конкуренции местных сил за национальную идею

Война за национальное объединение в Китае

      Однако потенциал устойчивого развития не реализовался. Причина была в Китае: его неспособности взять на себя самостоятельную международную роль и одновременно нежелании выполнять подчиненные функции под покровительством СССР или США, или обеих держав вместе. Центральное положение Китая в Восточной Азии делало его ключевым элементом региональной структуры. В США придавали огромное значение превращению Китая в дружественное государство, готовое вместе с Вашингтоном направлять региональное развитие и достаточно сильное, чтобы избавить его от бремени военной ответственности в Азии. Как отмечает Джим Пек, в руководстве США «существовали надежды, что китайско-американская дружба обеспечит безопасность и стабильность в условиях, когда торжество антиколониальной борьбы влечет за собой опасность великих потрясений»¹.

      Интересы Советского Союза в Китае были обширны. Но они, скорее, носили периферийный характер - обеспечение приграничного пояса безопасности за счет сфер влияния в Синьцзяне, Монголии и Маньчжурии; создание в зоне Порт-Артура и Дайрена плацдарма сдерживания против Японии; укрепление экономической базы советского Дальнего Востока через интенсивное хозяйственное взаимодействие с Маньчжурией. Как и США, СССР был заинтересован в дружественном Китае, но в силу увязки устремлений Москвы с преобладанием в определенных окраинных зонах китайского государства Кремль менее Соединенных Штатов нуждался в сильном центральном китайском правительстве. В этом смысле напор КПК, сумевшей еще в годы войны создать подконтрольные ей районы, а затем их отстаивать против японских войск и правительственных армий, вызывал настороженность. Несмотря на сотрудничество с коммунистами, советское правительство отдавало приоритет развитию отношений с Чан Кайши, от прочности позиций которого после заключения договора 1945 г. могли зависеть юридические основания советского влияния в Маньчжурии.

      Хотя СССР и США расходились в том, какой именно была оптимальная для каждой из держав степень силы или слабости того или другого из двух режимов в Китае, у них не было выбора: правительство Чан Кайши было катастрофически слабым - настолько, что даже Советский Союз, не говоря уже о Соединенных Штатах, это не устраивало. Пытаясь укрепить его, Москва и Вашингтон подталкивали коммунистов и Гоминьдан к коалиции друг с другом. Однако внешние стороны не сразу смогли оценить степень взаимной непримиримости последних.

      Анализируя послевоенную ситуацию, классик американского китаеведения Д.Барнетт предложил рассматривать политико-идеологическую и интеллектуальную ситуацию 40-х годов в Китае в контексте начавшегося еще с середины XIX в. продвижения страны от «ферментного состояния» к «сильной государственной идее»². Столкновение двух сил - КПК и Гоминьдана - в этом смысле можно интерпретировать как борьбу коммунистически организованной государственной идеи с той же идеей, облаченной в авторитарно-плюралистическую форму. Возможно, впрочем, точнее было бы определить его как противостояние революционной и консервативно-традиционалистской версий китайского национализма. Иными словами, противостояние двух общественно-политических тенденций в Китае, по форме выступавшее как борьба коммунистических групп с конгломератом сил, номинально объединенных вокруг Чан Кайши как руководителя партии, официально называющей себя национальной, фактически представляется вооруженной конкуренцией за «китайскую идею».

      «Поиск идеологии духа» (ideological soul-searching), как его назвал Д.Барнетт, в 40-х годах не был завершен. Самовосприятие китайцев вызрело до уровня мощного ощущения своей национальной идентичности. Но это ощущение было интуитивным и не воплотилось в ясное представление о конкретном пути к полноценной национально-государственной самореализации. Не наша задача уточнять, почему коммунистический национализм оказался привлекательней гоминьдановского. Значимо, что сразу после окончания войны с Японией обе версии китайского национализма были слабыми не только для того, чтобы страна могла проводить «сильную» национальную внешнюю политику, но и для того, чтобы она могла решительно стать под покровительство одной из сверхдержав и, консолидировав под ее защитой национальные силы, со временем вернуться на неизбежный для всех международно-политических дебютантов этап внешнеполитического национализма.

      Для региональной стабильности могли иметь значение четыре варианта политики Китая: «буферный» [1], просоветский [2], проамериканский [3] и националистический [4]. И СССР, и США изначально тяготели к первому, понимая, что не могут целиком включить Китай в сферу своего доминирования. Опыт Японии, попытавшейся установить контроль над всем Китаем, отвращал от соблазна ему следовать. Державы склонялись к промежуточному варианту. США были больше озабочены укреплением позиций при центральном правительстве, а СССР - в важных для него приграничных провинциях. При такой структуре интересов компромисс был возможен. Однако борьба КПК с Чан Кайши провоцировала советско-американское соперничество. «Буферный» вариант, приемлемый для СССР и США, имел мало шансов на успех.

      Китай с 30-х годов считался в США «протодемократической» республикой, отчасти родственной по духу самим Соединенным Штатам и пригодной для партнерства. Правда, в режиме Чан Кайши многое вызвало сомнения - коррумпированность, косность, неэффективность. Но Чан Кайши был единственным китайским политиком, обладавшим хоть некоторой, пусть и спорной, легитимностью внутри Китая и бесспорной - вне его - как партнер США и СССР по антияпонской коалиции. Американские военные невысоко оценивали боеспособность Гоминьдана. В секретном докладе «Политика США в отношении Китая» от 14 октября 1946 г. Объединенный комитет начальников штабов указывал на то, что правительство Чан Кайши не в состоянии одержать победу над КПК. Но руководство ВС США было против прямого вмешательства в Китае. Оно предлагало укрепить армию Чан Кайши, инкорпорировав в нее отряды Мао Цзэдуна. Основой объединения и должно было стать соглашение о коалиционном правительстве. Военные не преувеличивали значение помощи коммунистам со стороны СССР, полагая, что силы КПК могут разгромить правительственные войска самостоятельно³.

      Однако, очевидно, сам Чан Кайши придерживался иной точки зрения. Он не был восприимчив к американскому давлению в вопросе о примирении с коммунистами. Попытки посредничества между Чан Кайши и Мао Цзэдуном, предпринимавшиеся сначала послом США в Китае Патриком Хэрли (в 1945 г.), а затем - специальным представителем президента США Джорджем Маршаллом (в 1945 и 1946 г.) в этом смысле оказались безуспешными.

      Ситуация стала принимать более угрожающий характер, когда после эвакуации из Маньчжурии советских войск туда были введены правительственные силы, оказавшиеся отрезанными от баз снабжения блокадой коммунистических отрядов. Противостояние КПК и Гоминьдана переросло в гражданскую войну. На протяжении 1946 г. американская дипломатия пыталась вынудить Чан Кайши к компромиссу с КПК, но его позиция оставалась жесткой. Хотя боевые действия развивались в этот период неудачно и для КПК, Мао Цзэдун тоже не соглашался идти на уступки. С конца 1946 г. стало ясно, что ситуация в Китае определится только в ходе вооруженной борьбы. США прекратили свои посреднические усилия и в начале 1947 г. отозвали Дж.Маршалла из Китая.

      По возвращении в Вашингтон Дж.Маршалл был назначен государственным секретарем, став одной из ключевых фигур в формировании азиатской политики США. Между тем, из опыта пребывания в Китае он вынес негативное мнение о Чан Кайши и был против того, чтобы безоговорочно поддерживать режим, который, по его мнению, был не в состоянии навести элементарный порядок в стране. Но администрацию беспокоило усиление коммунистов, тем более что с нарастанием противоречий между СССР и США в Европе общая ситуация в мире осложнилась.

      КПК одерживала военные успехи. Летом 1947 г. США направили в Китай для сбора информации миссию генерала Альберта Ведемейера, задачей которого было подтолкнуть Чан Кайши к проведению внутренних реформ, пообещав ему увеличение помощи. Хотя заключение А.Ведемейера о политике китайского правительства и его шансах на победу было отрицательным, он рекомендовал администрации существенно увеличить помощь Гоминьдану⁴. Тем не менее, с учетом мнения других экспертов, к середине 1948 г. уверившихся в полном преобладании в Китае коммунистов, Г.Трумэн счел бессмысленным тратить средства на увеличение помощи режиму Чан Кайши, жизнеспособность которого оценивалась так низко.

      В январе 1949 г. попытку прекратить конфликт КПК с Гоминьданом предпринял Советский Союз. Представители советского посольства в Нанкине (где была резиденция Чан Кайши) и руководство Гоминьдана выработали проект соглашения, в соответствии с которым Китай принимал на себя обязательство сохранять нейтралитет в случае любого будущего международного конфликта [1]; устранить американское влияние в стране [2]; принять меры для создания базы «для реального сотрудничества с СССР» [3]⁵. Взамен Москва гарантировала Гоминьдану приемлемые условия примирения с коммунистами. Поскольку к тому времени вооруженные силы КПК готовились форсировать Янцзы, это, как полагают западные исследователи, могло означать обещание СССР сохранить власть гоминьдановского правительства над территорией к югу от этой реки. Бывший в 1955-1962 гг. послом Китая в Москве Лю Сяо (Liu Xiao), уже в 80-х годах, в своих воспоминаниях, ссылаясь на разговор с Чжоу Эньлаем (выполнявшим в конце 40-х годов роль «министра иностранных дел» КПК), утверждал, что И.В.Сталин настаивал на приостановлении наступления частей КПК на линии Янцзы, так как в противном случае, как он считал, можно было ожидать вооруженного вмешательства США и развязывания третьей мировой войны⁶. Реализация этих условий означала бы принятие «буферного» варианта. Мнение о серьезности намерения СССР добиться закрепления у власти в Китае обоих режимов высказывает ряд зарубежных историков⁷. Оно, как представляется, может считаться логичным и со структурной точки зрения. Вместе с тем, следует иметь в виду, что в советской историографии эта версия отвергается как не подкрепленная архивными материалами.

      Во всяком случае, в конце января 1949 г. начались продолжавшиеся около трех месяцев переговоры Гоминьдана и КПК. Они были безуспешными. Слабость Гоминьдана была очевидна для КПК так же, как нежелание США его поддерживать. Объясняя американскую позицию, Макс Белофф подчеркивал: «Решающий для китайской революции 1948 год был годом берлинского кризиса и отпадения Югославии от СССР. Выделяя ресурсы для дальневосточного театра, СССР и другие великие державы должны были учитывать свои интересы в других районах мира». Соединенные Штаты не хотели распылять усилия на поддержку нежизнеспособного режима Чан Кайши, поскольку считали бессмысленным спасать куски сфер влияния в Азии, когда вопрос мог стоять 'о потере Па-де-Кале'»⁸.

      1 октября 1949 г. была провозглашена Китайская Народная Республика. Это событие не было сразу воспринято в США как поражение. С 1945 г. до весны 1949 г. между американскими представителями и КПК происходили контакты, в ходе которых Мао Цзэдун высказывал желание установить нормальные отношения с Вашингтоном. Низкий моральный авторитет Чан Кайши были слишком очевиден, чтобы США отказывались от контактов с другим китайским правительством. Существовали спорные вопросы: собственность американских граждан в Китае; возвращение кредитов, выделенных Соединенными Штатами правительству Чан Кайши, и т.п. Но вопрос о будущей ориентации КНР был важнее. Вашингтону необходим был Китай, способный сотрудничать с США в реорганизации регионального порядка. Требовалось закрепить Китай, как минимум, на промежуточных между СССР и США позициях.

      Важно учитывать политико-психологический аспект. После «берлинского кризиса» 1948 г. и создания НАТО в 1949 г. на Западе оформилась линия на конфронтацию с СССР. Отношения СССР и США на Тихом океане оставались «островком» относительной устойчивости в море нарастающей между ними враждебности. Конечно, у двух стран и на Дальнем Востоке постоянно возникали разногласия, но до конца 40-х годов они так же постоянно преодолевались. США не могли даже обвинить СССР в явном содействии падению Чан Кайши - советский посол Н.В.Рощин был последним иностранным дипломатом, который покинул гоминьдановское правительство, когда оно эвакуировалось на Тайвань.

      Но после прихода в власти коммунистов США чувствовали себя неуверенно, и эта неуверенность определяла болезненное внимание к поведению Москвы. В докладе СНБ президенту Г.Трумэну о положении дел в Азии от 30 декабря 1949 г. цели американской политики формулировались как «постепенное сокращение, вплоть до устранения со временем, преобладающей мощи и влияния СССР в Азии до уровня, когда Советский Союз не сможет угрожать безопасности США или их друзей»⁹.

      От Москвы требовалась сдержанность. Тем более что к началу 50-х годов можно было говорить не только о преобладании СССР на материке, но и об изменениях в его военно-морской стратегии. Дж.Гарвер, например, указывает на принятую Москвой после 1945 г. программу строительства подводного флота на основе трофейной немецкой технологии и силами пленных специалистов. По американским оценкам, в 1948 г. число советских подлодок в регионе в пять раз превысило численность всего подводного флота Германии в 1939 г., и советский подводный флот на Тихом океане стал самым крупным из имевшихся у СССР¹⁰. Он мог угрожать интересам американского судоходства. Базы СССР в Китае делали эту угрозу правдоподобной.

      Тем больше было стимулов для нормализации американо-китайских отношений. В ноябре 1949 - январе 1950 г. в США обсуждался вопрос о дипломатическом признании КНР. Имелось мнение о необходимости пожертвовать Тайванем для улучшения отношений с Китаем, вопреки позиции Д.Макартура, отмечавшего ценность острова как потенциальной базы для ВВС США и противолодочной обороны¹¹. Г.Трумэн имел причины не нагнетать страсти. В 1949 г. он избегал говорить о советской угрозе, готовясь к ратификации договора НАТО, против которого выступали консервативные сенаторы, упрекавшие администрацию в том, что, принимая обязательство защищать Европу, США увеличивают риск оказаться втянутыми в войну с Советским Союзом. Показательно, что в секретном меморандуме СНБ от 2 мая 1949 г. за подписью государственного секретаря Д.Ачесона подчеркивалось: «Следует избегать атмосферы напряженности, возбуждения и страха в связи с агрессивной тактикой и позицией СССР»¹². Но ситуация не благоприятствовала гибкости администрации. Ожесточилась критика ее действий за «мягкость» к коммунизму. Создание КНР стало поводом для кампании, компрометирующей администрацию Г.Трумэна. Сенатор Джозеф Маккарти, возглавивший эту кампанию, обвинил госдепартамент в «потере Китая» и терпимости к «коммунистической агентуре» в правительственных учреждениях.

      Между тем, с ноября 1949 г. в Москве проходили советско-китайские переговоры о заключении нового союзного договора, и 14 февраля 1950 г. он был подписан. Это было уже прямым вызовом интересам США. Хотя договор был непосредственно направлен против Японии, он лишал оснований надежды на «титоизацию» Китая и американо-китайское партнерство. Дж.Гарвер полагает, что заключение договора и заставило США отказаться от молчаливой примиренности с перспективой захвата Тайваня коммунистами¹³. Наметился и поворот азиатской политики США от опоры на дружественный Китай к поиску путей компенсации его потери, в частности, сотрудничеством с более слабыми государствами, сплоченными в единую группу. Документы СНБ показывают, что вплоть до начала войны в Корее американские политики были озабочены поиском «замены Китаю» и не имели намерения идти на общую конфронтацию с КНР и СССР по восточно-азиатским делам.

      «Лидеры региона должны быть осведомлены о сочувственном отношении США к идее создания ассоциаций некоммунистических государств разных районов Азии и о том, что, если в соответствующее время такие ассоциации возникнут, США будут готовы, если им предложат, оказать содействие в осуществлении их задач при условии, что это будет отвечать американским интересам», - говорилось в директиве СНБ N 48 от 30 декабря 1949 г.¹⁴ Но азиатские страны относились к таким проектам настороженно. Подобно тому как в Европе к созданию НАТО подтолкнул «берлинский кризис» 1948 г., и в Азии для структуризации биполярного противостояния нужен был толчок.

Национал-радикализм на севере и юге Кореи

      Наиболее распространенными в западной литературе являются два подхода к интерпретации войны в Корее. Первый основан на презумпции существования трехстороннего (СССР-КНР-КНДР) или двустороннего (КНДР-КНР) коммунистического заговора. Второй возлагает вину на американских либералов - разработчиков концепции «тихоокеанского периметра обороны», вне которого оказался Корейский полуостров. В публикациях 50-х и 60-х годов вина возлагалась на советско-китайский «монолит». В таком ключе выдержаны труды Макса Белоффа, Мортона Гальперина, Дэвида Даллина, а также Аллена Уайтинга и Глена Пейга¹⁵. Более сдержанные оценки даны в книгах Доналда Загории, Уильяма Гриффитса¹⁶. В 70-х годах акценты изменились. Отвечая на потребность дать идейно-теоретическое обоснование происходившему тогда улучшению американо-китайских отношений, авторы стали подчеркивать «полную подчиненность» Мао Цзэдуна Москве в 40-х и 50-х годах. В таком случае СССР оказывался чуть ли не единственным виновником войны (Д.Лох и Э.Верле, Дж.Поллак)¹⁷. В 90-е годы, когда окрепший и уверенный в себе Китай остался главной коммунистической державой мира и стал снова восприниматься как вызов американским интересам, наметился поворот к возвращению к смягченной форме гипотезы «всемирного коммунистического заговора» (Дж.Гарвер)¹⁸.

      Обсуждения последних лет связаны с интерпретациями двух источников - мемуаров Н.С.Хрущева и А.А.Громыко, поскольку архивные материалы недоступны. Из воспоминаний первого следует, что, посетив Москву в начале 1950 г., Ким Ир Сен обсуждал с И.В.Сталиным принципиальную возможность удара по Южной Корее и советское руководство не попыталось пресечь устремления КНДР. На этом основании предполагается, что СССР был осведомлен о планах нападения на Юг. Эту информация была передана И.В.Сталиным и Мао Цзэдуну. Такую точку зрения поддерживает К.В.Плешаков¹⁹. Нет подтверждений тому, что СССР инициировал войну, как нет указаний на информированность Москвы о сроках и планах операций.

      Основным аргументом сторонников гипотезы коммунистического заговора является ссылка на то, что в январе-феврале 1950 г. в Москве побывали высшие руководители компартий Китая, Кореи и Вьетнама (Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай, Ким Ир Сен и Хо Ши Мин), которые, в принципе, могли согласовать с И.В.Сталиным некий всеобщий план революции в Азии.

      Сторонники «оправдательного подхода» к Китаю выдвигают аргумент, что Москва стремилась развязать войну в Корее, рассчитывая спровоцировать вмешательство в нее Китая и тем уничтожить шансы нормализации отношений между КНР и США, привязав Пекин к СССР²⁰. Однако очевидно, что сам И.В.Сталин не хотел быть втянутым в конфликт в Корее и в таком случае вмешательство Китая на стороне Северной Кореи ставило ее в зависимость от КНР, а не от СССР. Установление «особых» связей между КНДР и КНР, скорее, усиливало потенциал независимости Китая, чем укрепляло его привязку к Москве. Кроме того, реакция Москвы на начало боевых действий в Корее 25 июня 1950 г. свидетельствует о ее неподготовленности к такому обороту. Будь СССР в курсе подготовки войны, он мог принять меры для ее дипломатического обеспечения. Но с января 1950 г. советский делегат игнорировал заседания Совета Безопасности ООН, протестуя против отказа Запада предоставить китайским коммунистам право представлять Китай в ООН. Как утверждается в мемуарах А.А.Громыко, возможность принятия решения по корейскому вопросу в отсутствие советского делегата тревожила МИД СССР, о чем был информирован И.В.Сталин, но не счел нужным реагировать.

      Стоит трезво оценивать степень контроля Советского Союза над КНДР. Р.Томпсон прав, указывая, что «Ким Ир Сен и его коллеги не были уверены, что имеют доброго соседа в лице СССР, который в течение почти всей войны на Тихом океане соблюдал пакт о нейтралитете с Японией, согласился на раздел Кореи и заставил Север платить за оказываемую ему помощь»²¹. Со своей стороны, СССР не стремился расширять свое присутствие в КНДР. Договор о союзе был подписан между Советским Союзом и Северной Кореей только в 1961 г. - через 11 лет после договора СССР с КНР и через восемь лет после договора между США и Южной Кореей. История отношений КНДР с Советским Союзом показывает, что мера ее зависимости от СССР не пропорционально выражалась в следовании за Москвой. Подобно тому как США стоило усилий сдерживать Ли Сын Мана, Москве приходилось ограничивать авантюризм руководства КНДР, которое стремилось использовать подъем корейского национализма на полуострове в целях его канализации в революционное русло.

      Подобно тому как в Китае борьба коммунистов и Гоминьдана была конкуренцией за национальные устремления масс, корейская война была столкновением коммунистической и квази-рыночной версий молодого, агрессивного национализма. Выработанная для Кореи «буферная» формула стабильности могла работать только при определенном уровне взаимопонимания между ее внешними гарантами - СССР и США. При начавшейся деградации советско-американских отношений требовались дополнительные меры для стабилизации ситуации, к принятию которых Москва и Вашингтон не были готовы. Это провоцировало обе корейские стороны.

      Однородность противостояния КПК и Гоминьдана, с одной стороны, и двух Корей, с другой, по-разному ощущалась внутри и вне традиции «национально-освободительного мышления». Мыслившие европейскими категориями лидеры США и СССР не вполне понимали смысл внутренних борений в Китае и Корее, усматривая социальное и классовое там, где в первую очередь стоило видеть национальное. Идеологический компонент играл в международных отношениях в Восточной Азии колоссальную роль, но смысл идеологического противостояния состоял не столько в оппозиции коммунизма и либеральной демократии, сколько в противоречии между поднимавшимся азиатским национализмом и неадекватностью попыток двух сверхдержав «втиснуть» его в биполярные рамки.

      Есть основания сомневаться в версии «единого коммунистического заговора» с целью нападения на Юг. Советский Союз был, используя термин А.В.Кортунова, «геополитически удовлетворен» в Корее, «буферный» сценарий устраивал его. Он не устраивал северокорейское руководство. Возможно, СССР не был готов твердо противостоять настойчивости КНДР, но маловероятно, чтобы он ее инициировал. Стоит заметить, что автор основательного исследования о Корейской войне Б.Камингс обратил внимание на то, что инфраструктура советско-северокорейских связей на рубеже 50-х годов не свидетельствовала ни о стремлении, ни о возможности Москвы направлять решения Пхеньяна, хотя в донесениях ЦРУ и американского посольства в Сеуле говорилось о полном контроле Москвы над Пхеньяном²².

      Для понимания атмосферы вокруг решения о войне важно, что аналогия между внутренними процессами в Китае и Корее могла наводить Ким Ир Сена на мысль о сходстве возможных американских реакций на происходящее. Если США не помешали китайским коммунистам изгнать Чан Кайши из Китая, то почему они должны были мешать корейским коммунистам изгонять из Кореи Ли Сын Мана? Р.Скалапино вряд ли ошибся, заметив, что «корейская война вызвала немалый шок у американцев, но, вполне возможно, у коммунистов тоже, так как они могли ожидать легкой победы над Югом, если бы США не стали его защищать»²³.

      Удивление Пхеньяна могло быть тем значительнее, что США выступили в поддержку Сеула вопреки собственной концепции «тихоокеанского периметра». В марте 1948 г. Дж.Кеннан впервые употребил в госдепартаменте термин «тихоокеанский периметр обороны». Дж.Маршалл, бывший тогда государственным секретарем, предложил его для обсуждения в Объединенном комитете начальников штабов, руководство которого в свою очередь попросило высказаться по этому поводу Д.Макартуру. В соответствии с собственным видением, Д.Макартур определил этот периметр как линию, проходящую через архипелаг Рюкю, Японию и Алеутские острова. Корея и Тайвань оказались вне периметра.

      В марте 1949 г. Д.Макартур изложил свою точку зрения в одном из интервью. Это определение вошло в уже упоминавшуюся директиву СНБ N 48/2. Наибольший общественный резонанс концепция периметра получила после того, как она была повторена Д.Ачесоном, сменившим в 1949 г. в должности государственного секретаря заболевшего Дж.Маршалла. 12 января 1950 г. Д.Ачесон изложил официальное понимание «тихоокеанского периметра» в своем выступлении в национальном пресс-клубе²⁴. Несомненно, в Пхеньяне должны были учитывать эту позицию.

      Не ясно, насколько серьезно США рассматривали войну в Корее как пролог к глобальной войне, и какой была доля нарочитой демонстративности в угрожающих американских заявлениях. Нервозность Вашингтона могла быть реакцией «психологической сверхкомпенсации» на позицию слабости, в которой ощутили себя США летом 1950 г., впервые оказавшись в ситуации противостояния с СССР, не располагая ядерной монополией (СССР произвел испытание атомной бомбы в 1949 г.). Из секретных документов СНБ и ОКНШ отчетливо следует, что несмотря на воинственные высказывания американское руководство сомневалось в намерении СССР расширять конфликт до уровня всеобщего, и со своей стороны ни в коем случае не собиралось давать ему для этого повод.

      Еще весной 1950 г., рассматривая возможность вторжения северокорейских войск на Юг, американские военные были настроены на локализацию потенциального конфликта. В докладе Объединенного комитета стратегических исследований от 3 июня 1950 г. говорилось: «Если в ходе боевых действий в какой-то момент СССР введет на стороне Севера свои вооруженные силы, достаточные, чтобы сорвать наши военные планы очистить Юг от северян, то необходимо будет рассмотреть возможность свертывания боевых действий сил США в этом районе»²⁵. Одновременно, конечно, предполагалось начать подготовку к общей войне, но таковая мыслилась допустимой только в случае нападения СССР на одну из стран НАТО в Европе или на вооруженные силы США или оккупируемые ими территории. В иных случаях вовлечение американских вооруженных сил считалось возможным лишь в соответствии с решениями ООН²⁶. В США прорабатывался и вариант выступления Китая на стороне КНДР. Однако вмешательство Пекина не считалось поводом для общей войны против коммунистических держав, если только оно не было бы предпринято совместно с Советским Союзом²⁷.

      США вступили в войну на стороне Южной Кореи в составе контингента ООН и по решению Совета Безопасности, хотя юридически действия американской стороны были не вполне корректными, так как президент Г.Трумэн отдал приказ войскам о выступлении за день до того, как Совет Безопасности проголосовал за соответствующее решение. Предназначенные для внутреннего использования оценки американским руководством ситуации оставались здравыми и после начала военных действий. В августе 1950 г. СНБ с удовлетворением констатировал отсутствие признаков намерения СССР содействовать трансформации корейского конфликта во всеобщую войну²⁸.

      Возможно, эта сдержанность CCCР оказалась провоцирующей. Осенью 1950 г. американские войска в Корее, выйдя за рамки мандата ООН, не только очистили территорию Южной Кореи от северян, но и предприняли наступление на север, выдвинувшись в районы границы КНДР с КНР и СССР. Как признает Дж.Гарвер, интенсификация конфликта в Корее произошла не из-за желания Вашингтона оградить Южную Корею от опасности с Севера, а вследствие стремления объединить всю Корею под властью Сеула²⁹.

      С 25 октября 1950 г. в войну включились войска КНР, за несколько месяцев продвинувшиеся далеко на юг и вытеснившие большую часть американских сил с полуострова. Ввиду трудностей главнокомандующий вооруженными силами США на Дальнем Востоке Д.Макартур в январе 1951 г. предложил администрации расширить военные операции, организовав блокаду побережья КНР и нанеся удары по территории Китая. Но США не были готовы к большой войне и стремились избежать эскалации конфликта. Штабные военные рекомендовали Совету национальной безопасности «оттягивать войну с Россией до тех пор, пока США не достигнут требуемой степени военной и индустриальной мобилизации»³⁰. Д.Макартуру в Токио была направлена директива ОКНШ, отвергавшая его предложения и предписывавшая рассмотреть вопрос об эвакуации американских сил из Кореи в Японию «во избежание жертв»³¹. В нарушение указаний 23 марта 1951 г. Д.Макартур сделал по радио ультимативное заявление в адрес КНР, в котором угрожал применить против нее ядерное оружие, если наступление китайских войск в Корее не прекратится. Этот шаг не был санкционирован гражданскими властями США.

      Администрация Г.Трумэна выступила за переговорное решение на базе прекращения огня и «более широкого урегулирования» в регионе. Установка на ограничение конфликта и недопущение вовлечения в него СССР была повторена в меморандуме председателя ОКНШ Омара Бредли 5 апреля 1951 г., где в случае появления в Корее значительного числа советских добровольцев предписывалось эвакуировать с полуострова американские войска и части ООН³². 11 апреля 1951 г. Д.Макартур был отозван с Дальнего Востока.

      10 июля 1951 г. при негласной поддержке СССР начались переговоры КНДР, КНР и США о перемирии. Боевые действия не прекратились, но стали спорадическими и локальными. В августе 1951 г. в директиве N 114 СНБ были подведены промежуточные итоги войны. Опыт полутора лет привел руководство США к выводу о необходимости более строгой иерархии внешнеполитических приоритетов. Усиление ядерных возможностей Советского Союза произошло с существенным (на 2-4 года) опережением по сравнению с первоначальными прогнозами американских разведывательных органов. Было констатировано, что советская ядерная мощь может стать опасной для безопасности США не позднее 1953 г. В этой связи отмечалось, что в случае угрозы общей войны «не в интересах США будет обременять себя обязательствами защищать континентальную Азию»³³. Отсюда следовала необходимость поиска политических методов стабилизации ситуации на миросистемной периферии.

<<назад

1. Подходы СССР и США к их взаимоотношениям и вопросам обеспечения стабильности в регионе
2. Отношение сверхдержав к вооруженной конкуренции местных сил за национальную идею