Раздел III. КРИЗИС ЛИДЕРСТВА. КОНФРОНТАЦИОННАЯ CТАБИЛЬНОСТЬ В ВОСТОЧНОЙ АЗИИ (1970-1991 гг.)

Глава 6. УПАДОК ЛИДЕРСТВА США И СССР И ПОПЫТКИ ЕГО УКРЕПЛЕНИЯ (1970-1979 ГГ.)

1. Многополярное и биполярное начала в региональных отношениях

Модернизация отношений США с КНР и Японией

      В теоретическом смысле это означало, что классификацию войн на общую и региональные требовалось уточнить, выделив среди последних особую группу потенциальных конфликтов, сопряженных с высокой вероятностью перерастания в общемировое столкновение. Советско-китайский конфликт был из числа таких. После 1969 г. стало ясно, что он должен быть отнесен к числу «условно табуированных», то есть таких, эскалация которых может прямо затрагивать безопасность главного стратегического соперника Москвы - Соединенных Штатов, по крайней мере, в той степени, в которой американские политики считали жизненно важным для интересов США сохранение устойчивости соотношения сил в Евразии.

      Сама по себе «условная табуированность» ничего принципиально нового не несла: фактически еще с Берлинского кризиса 1948 г. стал «запретным» потенциальный конфликт СССР со странами Западной Европы. Новым в восточно-азиатской ситуации стало то, что США, перспектива столкновения с которыми и являлась для Советского Союза главной сдерживающей силой, не были связаны с КНР какими-то формальными обязательствами, хотя бы отдаленно напоминающими те, что существовали между Вашингтоном и его западноевропейскими союзниками, и несмотря на это администрация Р.Никсона допускала возможность ограниченного взаимодействия с Пекином.

      К концу 60-х годов Китай освободился не только от роли, но и от репутации элемента той части регионального пространства, доминирование в которой по инерции приписывалось СССР. Американская дипломатия была достаточно гибкой, чтобы признать новую функциональную роль КНР, не пытаясь снова низвести ее до уровня пространственной составляющей, только теперь уже в пределах части среды, подконтрольной Соединенным Штатам. Такой подход позволил создать достаточно мощный политико-психологический стимул для китайско-американского сближения.

      Не будучи прямо направленным против Советского Союза, оно, тем не менее, структурно означало согласие американской стороны на демонтаж региональной биполярной структуры, несмотря на то, что глобальной основой конфронтационной стабильности (1962-1991 гг.) и разрядки (1969-1978 гг.), оставалась биполярность. Создавалось структурное противоречие, на которое наложились не только разочарование СССР отходом США от импонировавшей советскому руководству логики биполярного мышления, но и оказавшиеся в основном оправданными опасения по поводу «окружения» Советского Союза с восточного фланга силами КНР, США и американских союзников в регионе.

      Доктрина Р.Никсона, построенная на перераспределении военной ответственности в сдерживании коммунизма между США и поддерживаемыми ими правительствами, выражала понимание невозможности жертвовать интересами Соединенных Штатов ради задач, построенных на уходящих еще в конец 40-х годов представлениях о преимуществах США и их способности к успешному вмешательству в любой точке планеты. Она вобрала в себя новое понимание мировых реалий - военно-стратегического паритета СССР и США, бессмысленности нерегулируемой гонки вооружений, возможности перевести конкуренцию за мировое преобладание из области стратегического противостояния в сферу политических переговоров, экономического соперничества и культурного общения, открывающего путь к состязанию жизненных ценностей западного и коммунистического миров за симпатии простых людей. Такова была логика разрядки.

      Но разрядка отражала и (присущее прежде всего Г.Киссинджеру) осознание нереальности сохранения установки если не на продолжение гегемонического доминирования США в мире (с 50-х годов его наличие казалось спорным), то на его восстановление. Вьетнамская война слишком ослабила потенциал и политико-моральную однородность американского общества, чтобы курс на единоличное лидерство стоило сохранять - по крайней мере, в качестве текущей политической задачи. Но американская элита не могла допустить и перехода роли гегемонического лидера к Советскому Союзу. Тем логичнее казался отказ если не от биполярности в принципе, то от классической ее формы, состоявшей в «одиночном» противостоянии США и СССР и «сопутствующих им пространств» (НАТО и ОВД).

      В американской литературе высказывалось мнение о том, что США в послевоенный период добивались укрепления биполярности посредством проведения так называемой стратегии смазки (smoothing strategy), выливавшейся в поддержку экономики Западной Европы и Японии и создание максимально благоприятных условий для союзников в интересах укрепления американского влияния на них. Эта точка зрения энергично отстаивается известным американским японоведом Чалмерсом Джонсоном, сходные взгляды высказывает и эксперт по европейским проблемам Алан Тонелсон¹. Она заслуживает комментария.

      Многополярность, дававшая большие возможности для объединения ресурсов нескольких слабеющих партнеров против одного, набирающего силу, не могла не привлекать Соединенные Штаты, которые, хотя и не были слабеющим игроком, таковым себя считали. Но поскольку переход от биполярности к многополярности не мог быть мгновенным, да и баланс положительных и отрицательных последствий разрушения биполярности было трудно просчитать, разрядка в интерпретации Г.Киссинджера приняла форму причудливого и раздражающего Советский Союз сочетания приоритетности советско-американского взаимопонимания на глобальном уровне и в европейских делах с жесткой линией Вашингтона на поддержку «антибиполярных» тенденций в Восточной Азии. Эта линия материализовывалась не только в сотрудничестве США с Китаем, но именно в сближении с ним она проявлялась наиболее ярко.

      Начало 70-х годов было временем быстрого нарастания взаимного интереса КНР и США. Мотивы американской стороны определялись сочетанием нескольких соображений. Во-первых, Вашингтону было важно использовать нормализацию отношений с КНР, чтобы ограничить попытки СССР заполнить силовой вакуум в случае свертывания американского присутствия в регионе, которое после провозглашения «доктрины Никсона« казалось вопросом времени. Во-вторых, сближение с Китаем, так же, как и улучшение отношений с Москвой, позволяло Соединенным Штатам рассчитывать на более благоприятные для них условия урегулирования ситуации во Вьетнаме. В-третьих, трехполярная структура отношений в АТР могла уменьшить зависимость США от СССР в вопросах обеспечения региональной стабильности и создать лучшие возможности для восстановления влияния Соединенных Штатов в дальнейшем.

      Оценивая ретроспективу, можно сказать, что, сделав ставку на содействие разрушению региональной биполярности в конце 60-х - начале 70-х годов, американская дипломатия сумела лучше встроить свои национальные интересы в базисную тенденцию развития подсистемы, а Советский Союз, твердо придерживаясь линии сохранения биполярности, этой тенденции себя противопоставил. Выступая в 70-х годах в качестве державы статус-кво, СССР стал утрачивать инициативу, которая была перехвачена Соединенными Штатами, Китаем, а затем, в меньшей мере, и Японией.

      Внутри китайского руководства вопрос о нормализации отношений с США вызвал разногласия². Но понимание неспособности КНР самостоятельно выйти из экономического хаоса и социального кризиса, вызванного «культурной революцией», вынуждало обращаться к улучшению отношений с той частью мира, которая по своим возможностям была в состоянии оказать реальное содействие Китаю. В этом смысле индустриальные страны Запада и Япония были более привлекательными партнерами, чем СССР и социалистические страны. Кроме того, между СССР и КНР, хотя они разделяли общую идеологию, существовали различия, обусловленные временем свершения их революций, уровнями экономического развития и военной мощью. «Эти различия неизбежно порождали разные интерпретации того, какая именно внешняя или внутренняя политика соответствует национальным интересам - в том виде, конечно, как они понимались политико-военными элитами обеих стран»³. Более того, сотрудничество с СССР было скомпрометировано тяжелыми последствиями, которые имело для КНР прекращение Советским Союзом помощи Китаю в начале 60-х годов. Поэтому вопрос о советской угрозе, обсуждавшийся в китайских средствах массовой информации и высшем руководстве, служил прежде всего обоснованию необходимости поворота к Западу как шага вынужденного и предпринимаемого перед лицом опасности со стороны «советского социал-империализма».

      В таком русле в 1970-1974 гг. в Китае была доработана «теория трех миров» (сверхдержавы - США и СССР; промышленно развитые капиталистические и социалистические страны; развивающийся мир, включая КНР), в рамках которой Советский Союз и Соединенные Штаты были поставлены на один уровень⁴. Хотя эта теория была во многом конфронтационной, противопоставляя КНР сверхдержавам, она кое в чем оказалась созвучной идее мирного сосуществования в том смысле, что актуализировала вопросы развития и перестройки международных отношений, тем самым косвенно отодвигая на второй план вопрос о классовой борьбе, солидарности и поддержке революций в других странах.

      В июле 1971 г. государственный секретарь США Г.Киссинджер в ходе секретного визита в Пекин согласовал с китайским руководством основные условия нормализации американо-китайских отношений. В августе 1971 г. США выступили с идеей передачи КНР места Китая в Совете Безопасности ООН при сохранении за Тайванем статуса члена ООН и права участвовать в ее Генеральных Ассамблеях. Это предложение не было принято, но в октябре 1971 г. КНР все же была принята в ООН одновременно с «добровольным» выходом из ее состава Тайваня, стремившегося таким образом избежать процедуры исключения.

      Условия американо-китайской нормализации были закреплены в подписанном 27 февраля 1972 г. в Шанхае коммюнике. С общеполитической точки зрения главным в этом документе было указание на отказ обеих держав от попыток установить свою гегемонию в Восточной Азии и о выступлении каждой из них против попыток любой державы установить такую гегемонию. Иными словами, США подтвердили намерение поддержать КНР в случае нарастания угрозы со стороны СССР, а Китай обещал продолжить линию дистанцирования от Москвы. По сути дела, речь шла об отказе Соединенных Штатов от «двойного сдерживания» одновременно СССР и КНР в пользу сдерживания одного только Советского Союза, в том числе и путем параллельных акций с Китаем.

      Шанхайское коммюнике не устранило всех проблем американо-китайских отношений. Между двумя странами не были установлены дипломатические отношения, поскольку таковые существовали между США и Тайванем. По этому поводу в коммюнике было сказано, что «все китайцы по обе стороны Тайваньского пролива считают, что существует только один Китай, и Тайвань является частью Китая». Но американская сторона обязалась эвакуировать с острова свои военные объекты, прекратить в будущем дипотношения с Тайбэем, денонсировать американо-тайваньский договор и поддержать КНР по вопросу о передаче ей права представлять Китай в Совете Безопасности ООН. Уступив Пекину по основным проблемам в принципе, американская сторона зарезервировала за собой отсрочку, необходимую для перевода отношений с Тайванем в неофициальное русло.

      «Шок Никсона«, которым печать назвала реакцию американских союзников на принятое без консультаций с ними решение о нормализации отношений с КНР, стимулировал активность Японии. Подобно тому, как в 50-х годах от роли элемента пространства стал энергично и конфликтно эмансипироваться Китай, в 70-х заявки на роль лидера стала делать Япония. Хозяйственные успехи вывели ее в число экономических лидеров мира. Восстановление прав на Окинаву в 1971 г. символизировало ликвидацию реликтов оккупационного статуса и подталкивало Токио к «окончательному подведению итогов второй мировой войны», элементом которого было и урегулирование отношений с КНР и Советским Союзом. Эта потребность вытекала из направленности японской внешней политики на восстановление перворазрядного положения страны в мировом сообществе. «Шок Никсона« придал действиям японского правительства оттенок более выраженного автономизма. Обобщенным выражением этой тенденции была выдвинутая правительством Какуэя Танака концепция «многополюсной дипломатии». В ней можно выделить три основных компонента - новый курс Токио в отношении Китая, СССР, а также стран Ближнего Востока⁵.

      Стремясь оказаться на полшага впереди США, японское правительство во второй половине 1972 г. тоже нормализовало отношения с КНР. Однако, в отличие от США, оно сразу же установило полные дипломатические отношения с Пекином, разорвав официальные связи с Тайванем и признав правительство КНР «единственным законным правительством Китая», а сам Тайвань - «неотъемлемой частью КНР».

      В 1973 г. премьер-министр Японии Какуэй Танака прибыл в Москву, где он вел переговоры с Л.И.Брежневым и А.Н.Косыгиным относительно окончательной нормализации советско-японских отношений. Идея японской стороны состояла в том, чтобы вернуться к условиям Совместной декларации 1956 г., предусматривавшей заключение мирного договора и передачу Токио двух из четырех островов южной части Курильской гряды. Со своей стороны японское правительство было готово к резкому расширению экономического сотрудничества с СССР в освоении сырьевых ресурсов Дальнего Востока и Сибири. Обсуждались планы, включавшие, помимо прочего, проект совместной эксплуатации тюменских нефтяных месторождений с последующей поставкой нефти в Японию по нефтепроводу, который специально для этой цели планировалось построить на средства кредитов японской стороны⁶. Токио предполагал, что Москва так или иначе дезавуирует свое заявление 1960 г. об одностороннем отказе от выполнения условий Совместной декларации 1956 г. в связи с перезаключением в 1960 г. нового японо-американского договора безопасности⁷.

      Как представляется, принятие предложения Токио было бы правильным решением, поскольку это могло не только компенсировать потери, связанные с поворотом КНР и США к сдерживанию СССР на основе параллельных усилий, но и снизить шансы дипломатической изоляции Москвы в обстановке, когда в Пекине настойчиво повторялось о необходимости выступления против гегемонии некой державы, под которой понимался СССР. Советское руководство упустило этот шанс. Предложения К.Танака были отклонены. Неудача не прошла бесследно для судьбы правительства К.Танака и способствовала росту влияния сил, считавших более перспективным направлением японской внешней политики китайское, а не советское.

      Вслед за тем, в сентябре 1976 г., произошел инцидент с угоном в Японию советского военного самолета МИГ-23. Советский военный летчик-перебежчик во время тренировочного полета приземлился на одном из аэродромов в Японии и попросил политического убежища в США. Убежище ему было предоставлено, но предметом особого раздражения СССР оказалось не данное обстоятельство, а то, что оснащенный новейшей секретной аппаратурой самолет был возвращен Советскому Союзу только через два месяца, после того как он был разобран и изучен японскими и американскими специалистами. Спустя несколько недель после угона СССР официально заявил, что не намерен возвращаться к вопросу о декларации 1956 г. даже в связи с обсуждением выдвигаемого самим Советским Союзом проекта советско-японского мирного договора. Начавшиеся с 1977 г. трения по вопросам рыболовства в связи с введением Советским Союзом (в феврале 1977 г.) 200-мильной зоны территориальных вод еще более осложнили советско-японские отношения⁸.

      Вашингтон не был в восторге от автономистских устремлений Токио. Но он был терпим к ним, довольствуясь контролем над японской военной политикой. В долгосрочном плане США было важно не допустить преобразования экономических возможностей Японии в мощный и независимый оборонный потенциал. Линия Вашингтона состояла в том, чтобы «приветствовать и поощрять преимущественно отрицательное отношение Японии к значительному увеличению ее вооруженных сил и не воспринимать его с кривой улыбкой как нежелательное бремя на плечах Соединенных Штатов»⁹. Вытеснение амбиций японской элиты в сферу дипломатического маневрирования воспринималось как наименьшее зло из возможных, тем более что в целом «многополюсная дипломатия» не уводила Японию за рамки общей ориентации на «следование за США».

Советское видение путей стабилизации региональной ситуации

      Советский Союз был озабочен ситуацией на Дальнем Востоке, но не мог противопоставить соперникам сколько-нибудь гибкую линию¹⁰. Задачей считалось сдерживание Китая, который рассматривался как главная региональная угроза. Как отмечает один из исследователей, целью СССР было «установление контроля над ... зоной вдоль китайской периферии, чтобы таким образом ограничить влияние Китая»¹¹. Возможно, правильная в принципе такая постановка вопроса подталкивала к идее создания антикитайской коалиции вопреки опыту, который свидетельствовал о том, что с окончания второй мировой войны ни одна общерегиональная коалиция в Восточной Азии не состоялась. Выдвинутая Советским Союзом в 1969 г. на международном совещании коммунистических и рабочих партий в Москве идея коллективной безопасности в Азии оставалась основой восточно-азиатской политики СССР, сковывая ее. Она казалась одновременно и аморфной, и излишне обязывающей. Аморфной - потому, что кроме страха перед Китаем идея коллективной безопасности не несла ничего, что могло бы привлечь азиатские страны, при том что китайская угроза воспринималась ими иначе, чем Москвой. Излишне обязывающей - поскольку малые страны избегали договорных форм отношений, которые могли позволить сильным державам манипулировать ими.

      Даже принцип мирного сосуществования в контексте Восточной Азии не казался столь привлекательным, как в Европе, так как сами восточно-азиатские государства воспринимали региональные конфликты без присущего европейскому мышлению психологического отторжения; споры и конфликты в регионе считались естественным и неизбежным элементом региональной жизни, и задача виделась не в том, чтобы пытаться устранить причины их возникновения, а в том, чтобы не позволять им превращаться в нескончаемые и изнурительные войны. Но таковыми конфликты становились, как было принято считать, лишь в результате вмешательства больших держав. Следовательно, любой шаг, направленный на расширение участие лидеров в жизни региона, воспринимался «снизу» как потенциально дестабилизирующий.

      Политико-психологический контекст региональной политики недоучитывался США и СССР. Но США на опыте советско-китайского конфликта и национализма стран ЮВА с начала 70-х годов научились уделять ему больше внимания. Советская элита, в силу большей скованности стереотипами и догмами классового анализа, в этом смысле стала отставать от американской. Играли роль и обычные политические упущения. Так, советское руководство игнорировало то обстоятельство, что восточно-азиатские страны с натяжкой могли воспринимать СССР как азиатско-тихоокеанскую страну, считая его в такой же мере «посторонней» державой, как и США - не менее агрессивной, но гораздо менее способной оказать помощь иную, кроме военной. Отстаивая тезис о своей принадлежности к числу азиатских государств, Советский Союз соответствующим образом трактовал и вопрос о круге возможных участников предлагаемой системы коллективной безопасности. Из нее по сути дела исключались и США, и КНР, что автоматически обеспечивало Москве преобладающее положение в подобной системе. Только в 1973 г. СССР уточнил, что в системе коллективной безопасности могут участвовать все азиатские государства. Но и в этом случае КНР не была прямо приглашена к участию, а США по-прежнему из нее исключались как неазиатская держава.

      Возможно, СССР по-своему повторял тактику США: поскольку углубление взаимопонимания с Москвой по глобальным проблемам уживалось в американской политике с улучшением отношений с Пекином, то и Кремль, ориентируясь на сотрудничество с США, считал уместными попытки изолировать их на региональном уровне, «наказывая» за поддержку Китая.

      На протяжении большей части 70-х годов задачей СССР было убедить Вашингтон воздерживаться от явного сотрудничества с КНР на антисоветской основе. В целом США в этом смысле были отзывчивыми к советским пожеланиям, развивая отношения с Пекином, но уклоняясь от стратегического сотрудничества с ним. Конец десятилетия, однако, обнаружил серьезные расхождения между сверхдержавами по китайскому вопросу.

      Вопрос о причинах краха разрядки принадлежит к числу спорных. Ни советские, ни западные ученые, не имея доступа к архивам, не смогли дать исчерпывающего объяснения. Существует несколько интерпретаций событий той поры, увязываемых с восточно-азиатскими реальностями. Одна из них принадлежит Адаму Уламу, плодовитому американскому автору, известному своим характерным для «польско-американской» школы заведомым неприятием внешнеполитических импульсов со стороны Москвы. Логика анализа, воплощенная в его трудах, определяется тезисом об органической агрессивности Москвы и ее незаинтересованности в конструктивных отношениях с США. С точки зрения А.Улама, в середине 70-х годов СССР пытался привлечь Вашингтон к сотрудничеству на антикитайской основе, но, не сумев реализовать эту задачу, потерял интерес к разрядке в целом и стал на путь экспансии в третьем мире¹².

      В таком объяснении, как представляется, есть доля истины и немало упрощения. В самом деле, СССР был заинтересован в сотрудничестве с США против Китая, который вызывал в Москве опасения. Но нет оснований полагать, что советская сторона была готова пожертвовать колоссальными преимуществами, которые политика разрядки дала ей в Европе, «обидевшись» на отказ Вашингтона поддержать Москву в осуществлении ее важной, но относительно второстепенной по сравнению с безопасностью в Европе цели. Ни в 70-е годы, ни позднее азиатские аспекты внешней политики СССР не заслоняли европейские и глобальные.

      Думается, интерпретация ситуации может быть иной. В 70-е годы советское партийное руководство было представлено дряхлевшими лидерами, воззрения которых в последний раз менялись в годы принятия новой партийной программы. Идея превосходства СССР над США имела слишком много формальных подтверждений (стратегический паритет, поражение во Вьетнаме, панические настроения в связи с «нефтяными шоками»), чтобы не казаться им убедительной. Оценка же реабилитационного потенциала США требовала более сложных усилий. К их приложению политбюро ЦК КПСС было не готово, а его аналитический аппарат, ограниченный рамками доктрины «общего кризиса капитализма», был не в состоянии довести до сознания руководства обратимый характер ослабления США, без понимания чего возникал соблазн воспользоваться им в своих целях.

      Р.Скалапино, не будучи, в отличие от А.Улама, кремленологом, но обладая иным качеством интеллекта, - ближе к пониманию ситуации. Отмечая сферы совпадающих интересов СССР и США в Восточной Азии (уклонение от прямой конфронтации, удержание КНР от приобретения чрезмерно большого влияния вне своих границ, ограничение малых конфликтов, контроль над вооружениями), он заметил (работа 1972 г.): «Однако приоритеты СССР и его политика могут не совпадать. Какова бы ни была приверженность Советского Союза статус-кво в Азии, в той мере как он склонен учитывать потери и риск в случае его нарушения, если окажется, что революции или какие-нибудь внутренние катаклизмы смогут содействовать усилению советского влияния или росту престижа СССР, Москва без колебаний воспользуется ими, оправдывая свои действия ссылкой на 'пролетарский интернационализм'»¹³. Прогноз был опубликован за два года до революции 1974 г. в Португалии, за ней последовали марксистские перевороты в португальских колониях в Африке, с поддержки которых СССР и Кубой начался виток советской экспансии в третьем мире, приведший к вторжению в декабре 1979 г. в Афганистан.

      Однако и этого наблюдения недостаточно. Дело не просто в экспансии Москвы. В силу ли совпадений или сознательной линии СССР стал укреплять позиции в тех зонах, к положению в которых Соединенные Штаты были наиболее чувствительны. Речь идет о Ближнем и Среднем Востоке. В превосходном анализе Р.Соломона наглядно показано, как советские новообретенные опорные точки и пункты захода военных кораблей на Красном море - в революционной Эфиопии (1977 г., порт Массава), Южном Йемене (порт Аден) и на о. Сокотра - действительно позволили СССР создать слабую, но, тем не менее, структуру для проецирования своей военной мощи на стратегически важные для жизнеобеспечения США пути транспортировки нефти с Ближнего Востока¹⁴.

      Это не создавало, конечно, стратегического перевеса СССР над США. Но это было внедрением советского военного присутствия в районе, который традиционно был зоной жизненно важных интересов Запада. Шаги Советского Союза, провоцирующие сами по себе, воспринимались особенно тревожно в контексте сокрушительных для американских позиций на Среднем Востоке потерь после свержения в 1979 г. монархии Пехлеви в Иране и возникновения вслед за тем болезненного для престижа США, общественного мнения и администрации Дж.Картера ирано-американского конфликта по поводу захвата американских дипломатов в Тегеране в качестве заложников. Возможно, линия СССР на Ближнем Востоке и считалась в Москве средством давления на США по вопросу о Китае. Во всяком случае, нет документальных свидетельств, способных опровергнуть или подтвердить такую гипотезу, как нет и указания на попытки советской дипломатии оказать содействие США в преодолении его трудностей в Иране как первого шага к тому, что могло быть, хотя бы теоретически, пакетной сделкой по вопросу о советской политике на Ближнем Востоке и американской - в отношении КНР. Как бы то ни было, в середине 70-х годов трения между великими державами нарастали.

      После «встречи в аэропорту» в 1969 г. советско-китайские переговоры проходили без видимого успеха, оставаясь каналом для посылки взаимных сигналов о нежелании обеих сторон прибегать к военной силе. Прогресс был затруднен по ряду причин. КНР предлагала принять за основу пограничного урегулирования договоры Китая с царской Россией. СССР настаивал на необходимости исходить как из положений этих договоров, так и реального соотношения территорий, контролируемых обеими сторонами («право исторического развития» и «право фактического владения»). Кроме того, как утверждала китайская сторона, СССР не выполнял данное во время беседы А.Н.Косыгина с Чжоу Эньлаем обещание отвести советские войска от границы¹⁵.

      Со своей стороны Советский Союз, не дожидаясь пограничного урегулирования, предлагал КНР подписать договор о неприменении силы (1971 г.), пакт о ненападении (1973 и 1974 гг.). Эти предложения были отклонены - первое ссылкой на продолжавший формально действовать советско-китайский договор 1950 г., второе - указанием на необходимость предварительного отвода советских войск от границы. По всей видимости, оба отказа были связаны с нежеланием руководства КНР вызывать подозрения США по поводу искренности намерений Китая ориентироваться на Вашингтон.

      Между тем, сомнения в намерениях СССР в Пекине могли возрастать по мере того, как развивалась разрядка. Как отмечалось, геополитические взгляды СССР и США на нее совпадали не полностью. Советский Союз стремился использовать разрядку для взаимопонимания с Вашингтоном относительно мирового регулирования усилиями двух держав («двудержавный кондоминиум»). Москва стремилась добиться от США признания этого принципа. Проблема однако была не только в том, что СССР после 1974 г. не раз нарушал логику согласованного регулирования, предпринимая свои акции в Африке, Азии и Латинской Америке без обсуждения их с США, но и в том, что Вашингтон не желал принять сам принцип двудержавного контроля. Для этого были идейные и иные основания.

      Идея двудержавной гегемонии не укладывалась в американские представления о демократии и плюрализме. Будучи трудной для восприятия даже более прагматичной частью американской элиты (республиканцами), она была совсем не приемлема для демократов (влияние которых с 1974 г. увеличивалось и результировалось в победе Джимми Картера на выборах 1976 г.), внешнеполитическая платформа которых строилась на самопротивопоставлении всему, что ассоциировалось с ограничением свободы выбора, диктатом и подчинением устремлений малых стран и народов даже соображениям глобального порядка. Кроме того, США как сторона, воспринимавшая себя в 70-х годах слабеющей, не была приверженной статус-кво в той же мере, как Советский Союз.

      Вашингтон стремился выиграть время для преодоления последствий потерь десятилетия 60-х. В этом смысле и ровно в такой степени американская сторона нуждалась в обязательствах Москвы отказаться или ввести мораторий на попытки подорвать те позиции США, которые они удерживали в мире после Вьетнама. Но США не намеревались мириться с ослаблением своей международной роли навсегда, не хотели признавать принцип биполярного регулирования, поскольку он мог поставить американскую политику в зависимость от СССР на более длительный срок, чем это могло быть оправдано нуждами послевьетнамской реабилитации.

      Отсюда вытекало стремление дипломатии США соединить избирательное признание принципа статус-кво в Европе со свободой рук в отношении КНР. Такое прочтение разрядки вносило в нее противоречивость, напоминающую внутреннюю несообразность советской интерпретации мирного сосуществования, сочетающего установку на примирение с Западом с тезисом о продолжении идеологической классовой борьбы во всемирном масштабе. Советская версия разрядки вряд ли была демократичной. Но она была цельной и более ясной, чем американская, ориентированная на статус-кво.

      Не вызывает сомнений, что устремления советского руководства выходили за рамки разумного (от Анголы до Никарагуа). Но вряд ли можно верно понять мотивы холерических авантюр в третьем мире в отрыве от страхов советского руководства в отношении американо-китайского сговора, неотъемлемой частью которого с середины 70-х годов в Москве воспринимался «сговор японо-китайский». Конечно, в обоих сговорах сыграли свою роль и страхи самого Китая как более слабой стороны в советско-китайском противостоянии. На это указывают многие авторы, из которых менее конъюнктурно мотивированной и аналитически аргументированной кажется точка зрения специалиста из РЭНД-корпорейшн Дж.Поллака, полагающего, что Китай не стремился сознательно провоцировать СССР, но, очевидно, не владел еще опытом и дипломатической техникой «непровоцирующего» сдерживания¹⁶.

      Подписанный в 1975 г. Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе зафиксировал отстаиваемый Советским Союзом принцип нерушимости европейских границ, что означало полное международно-политическое признание статус-кво в Европе в том виде, как этого добивался СССР. Опасность его нарушения существенно снизилась. Соответственно, Москва чувствовала себя свободной в перераспределении ресурсов с западных рубежей на восточные, тем более что неподготовленность Советского Союза к крупному конфликту с КНР казалась достаточно очевидной. Британский исследователь Лоренс Фридман верно замечает: «...Ключевым фактором при оценке соотношения военных сил является наличие личного состава и вооружений на местах. Протяженные линии коммуникаций СССР с организационной точки зрения - это кошмар... Советское руководство, конечно, отчетливо понимает, что прочность военных позиций СССР зависит от наличия сильных гарнизонов на местах»¹⁷. Этот автор - один из немногих западных ученых, который решился прямо предположить, что в реальности в ситуации советско-китайской конфронтации угроза существовала скорее для СССР, а не для Китая¹⁸.

      В апреле 1975 г. под натиском южно- и северовьетнамских коммунистов (отношения которых с КНР были уже натянутыми) пал Сайгон, в результате чего открылся путь к созданию единого Вьетнама, ориентированного на союз с СССР. Более того, весной 1975 г. в Лаосе было свергнуто правое правительство, и новый режим оказался под сильным влиянием Ханоя. Одновременный приход к власти в Камбодже правительства Пол Пота, ориентировавшегося на Китай, не менял существенно общее изменение баланса влияний в Индокитае. Мнение о том, что Москва пытается окружить КНР с юга, могло иметь внешние подтверждения.

      К этому прибавилась неустойчивая ситуация в самом Китае после того, как в 1976 г. один за другим умерли Чжоу Эньлай и Мао Цзэдун, в результате чего в стране развернулась борьба за власть, итоги которой стали проясняться только в июле 1977 г., когда перевес сил оказался на стороне прагматиков, ориентировавшихся на идеи возвратившегося к власти Дэн Сяопина¹⁹. При новом раскладе сил КНР еще более решительно настроилась на поиск приемлемого для нее и Соединенных Штатов места в американской стратегической системе в Восточной Азии (задача, во многом аналогичная той, которую сегодня пытается решить Россия). Подключение к ней было возможно двояким путем - прямо или через установление связей с главным американским союзником регионе - Японией. Китайское руководство начало с последнего.

      В результате системы дипломатических и пропагандистских акций КНР сумела создать атмосферу повышенной заинтересованности японских деловых кругов в развитии японо-китайских отношений - прежде всего в сфере торговли, эксплуатации китайских нефтяных и иных топливных и сырьевых месторождений, инвестиций. В Японии возник «китайский бум», на волне которого летом 1978 г. был подписан японо-китайский Договор о мире и дружбе. В его преамбулу было включено положение о выступлении Японии и КНР против гегемонии третьих стран в регионе Восточной Азии, аналогичное соответствующему пункту Шанхайского коммюнике. КНР одержала победу на дипломатическом поприще, не только убедив США и Японию в преимуществах сотрудничества с Китаем, но и вынудив их к взаимодействию с Пекином на базе «антигегемонической» идеи, которая была положена китайским руководством в основу курса сдерживания СССР. Китай стремился к созданию антигегемонического фронта²⁰.

      Косвенное подключения КНР к американской стратегической системе через широко понимаемый альянс с Токио породило новый виток ожиданий в Китае (и серьезных опасений в СССР) в отношении перспектив расширения китайско-американского взаимодействия. Помимо стратегических соображений КНР руководствовалась экономическими интересами, поскольку после третьего пленума 11-го созыва в декабре 1978 г. в стране была инициирована хозяйственная реформа, осуществление которой было немыслимо без западной помощи. Эта радикальная смена приоритетов объективно закрепляла ориентацию КНР на сотрудничество с США и Японией²¹.

      На протяжении 1978 г. Вашингтон устранил все препятствия для полномасштабного установления дипломатических отношений с КНР. С Тайваня были выведены американские войска, официальные отношения с Тайбэем были преобразованы в неофициальные, и американская администрация официально заявила о намерении денонсировать американо-тайваньский договор 1954 г., который должен был потерять силу через год. В мае 1978 г. президент Дж.Картер заявил, что Соединенные Штаты не будут возражать против продажи западноевропейскими странами оружия КНР, что открыло путь к закупкам Китаем важных видов современных вооружений (самолеты и противотанковые ракеты) в Британии и Франции. В январе 1979 г. состоялся широко рекламировавшийся в Китае и США визит высшего руководителя Китая, Дэн Сяопина²², в США, в ходе которого формально были установлены дипотношения между двумя странами.

      Этот визит состоялся на фоне ухудшения китайско-вьетнамских отношений после того, как в январе 1979 г. вьетнамские войска вторглись в Камбоджу и свергли опиравшегося на поддержку КНР Пол Пота. Нет документальных свидетельств о том, что именно было сказано американскими и китайскими представителями по поводу ситуации в Камбодже и китайско-вьетнамских отношений. Но когда вскоре после возвращения Дэн Сяопина в Пекин КНР предприняла (17 февраля - 17 марта 1979 г.) свою «карательную» акцию в отношении Вьетнама, вторгнувшись на его территорию, у наблюдателей должно было сложиться мнение, что КНР действовала с санкции Вашингтона, если не во взаимодействии с ним.

      Вместе с тем, именно китайско-вьетнамский конфликт произвел отрезвляющее воздействие на все причастные к нему стороны. Дипломатически США отмежевались от КНР, хотя дали понять, что выступили бы против вмешательства Советского Союза в конфликт, если бы такие намерения у него возникли. В военном отношении единственным шагом американской администрации был приказ авианосцу «Констелейшн» направиться в Тонкинский залив и оттуда следить за действиями направленных к побережью Вьетнама советских боевых кораблей. Хотя военное вмешательство Вьетнама в Камбодже было осуждено, нападение Китая на Вьетнам тоже не вызвало сочувствия к действиям Пекина. Ситуация показала, что пределы американо-китайского взаимодействия против СССР и его партнеров не безграничны, а союз КНР с США вряд ли возможен. В Вашингтоне возникли опасения быть втянутым из-за КНР в конфликт с СССР подобно тому, как в 50-х годах СССР чуть было не был вовлечен из-за Китая в конфликт с США. Это способствовало консолидации сил республиканцев, критиковавших Дж.Картера за его китайскую политику.

      Однако СССР не сумел использовать наметившиеся разногласия между КНР и США для улучшения отношений ни с кем из них. В апреле 1979 г. Китай заявил об отказе от продления советско-китайского договора 1950 г. в связи с истечением срока его действия, но одновременно предложил начать переговоры о заключении нового договора. В конце 1979 г. они начались²³, однако вторжение СССР в Афганистан в декабре 1979 г. не только лишило всякого основания такие планы, но и придало маневрированию Китая, США и Японии на антисоветской основе новый стимул.

<<назад | далее>>

1. Многополярное и биполярное начала в региональных отношениях
2. «Равноудаленность» в отношениях CCCР, США и КНР (1979-1991 гг.)