Введение

Одна из задач данной работы - показать совокупность результатов труда отечественных ученых в ряде важных областей политологии междунаррдных отношений. Подобная книга совершенно необходима дня того, чтобы оценить имеющиеся результаты, уяснить имеющиеся проблемы и наметить пути дальнейшего продвижения вперед в этой отрасли знаний. Представляется, что в авторском коллективе удалось собрать репрезентативную группу ученых, работающих в сфере международно-политических исследований. Монография - плод коллективных усилий ученых Института проблем международной безопасности РАН, факультета мировой политики МГУ им. М.В. Ломоносова, Московского государственного института (университета) международных отношений МИД России, а также Института мировой экономики и международных отношений РАН.

Политология, изучающая взаимодействие различных акторов в международной сфере - это частный случай политологии в целом, в силу чего первые дее главы книги (написанные М.А. Хрусталевым) посвящены общим вопросам политологии и политического анализа. Одним из центральных в этой части работы следует считать тезис о росте наукоемкости политической практики. Полностью обоснованно М.А. Хрусталев отмечает и возрастание значимости нормативного политического анализа, под которым понимается познание конкретных исторических процессов и явлений на основе теоретического знания. Имеются многочисленные свидетельства о том, что на протяжении последних десятилетий во многих ведущих странах мира в подготовку и обоснование политических решений включено большое число научно-исследовательских центров разного рода, которые занимаются разработкой макротеории, теорий среднего уровня и эмпирическими исследованиями, находящимися между собой и с политической практикой в определенной системе взаимодействия.

Общая схема этого взаимодействия может быть представлена следующим образом: макротеория - теории среднего уровня - эмпирические исследования - практика. На деле положения макротеории и теорий среднего уровня способны оказывать прямое воздействие и на политическую практику. Среди наиболее важных и самых сложных проблем современной политической науки, в том числе применительно к проблемам мировой политики, является отработка понятийного аппарата - отработка категории соответствующего объекта. В отечественной мирополитической традиции до сих лор отсутствуют достаточно строгие, неамбивалентные и общепринятые дефиниции ряда ключевых понятий. Не определены и взаимосвязи между ними. Применительно к сфере мировой политики это относится к таким базовым понятиям, как «субъект мировой политики», «государство-нация», «суверенитет» и др.

М.А. Хрусталев обоснованно отмечает, что не составляет исключения и такое основополагающее понятие, как собственно «политика». В одном из наиболее основательных современных трудов («Философский энциклопедический словарь») этому концепту посвящена обширная статья, которая в этом смысле представляет собой определенный шаг вперед. Но потребуется еще изрядная работа, для того чтобы термин приобрел операционный смысл¹.

Большинство современных авторов подчеркивают: политика - это сознательная и рациональная деятельность. Между тем имеется достаточное количество эмпирических данных, говорящих о том, что в политических действиях отдельных лиц, групп людей и даже больших масс могут существенную, а иногда и преобладающую роль играть иррациональные, эмоциональные факторы. Последние все больше становятся предметом научных исследований, прежде всего по проблематике политической психологии. Широко распространены и разработки прикладного характера («политическое портретирование»), в которых предпринимаются попытки учесть иррациональные моменты в поведении того или иного государственного деятеля, с тем чтобы иметь дополнительный материал для прогнозирования (а вернее будет сказать - предугадывания его поведения).

В то же время политика - это инструмент решения конкретных проблем, стоящих перед обществом и государством, деятельность, которая должна отвечать не только интересам тех, кто обладает властью, но и тех, на кого эта власть распространяется.

Говоря об отработке понятийного аппарата, категории данной научной дисциплины, можно отметить, что наиболее плодотворным представляется подход, при котором рассматривается генезис и эволюция того или иного понятия и четкая классификация имеющихся его вариаций. Это ярко проявляется, например, при рассмотрении понятий суверенитет и государство-нация.

Современная наука исходит из того, что отработка понятийного аппарата, категоризация, концептуализация создают не только инструменты познания, но и являются важным элементом «строительства» новой политической реальности². Перехват интеллектуальной инициативы в этой области означает приобретение дополнительных компонентов мощи и влияния государства или иного актора в мировой политике.

Одним из важнейших способов взаимодействия в международной системе являются переговоры, методология ведения которых представляет значительный интерес. При этом, как отмечает М.А. Хрусталев, наряду с двусторонними переговорами получили распространение многосторонние; развивается их статусная стратификация; получило развитие международное посредничество. По справедливому замечанию автора, «произошла кардинальная реконструкция мировой переговорной системы».

В главе дается типология подходов к исследованию переговоров. Первый - ориентирован на выявление личностных качеств, которые необходимы переговорщику, и формирование нормативной модели, переговорного процесса. Второй - связан с анализом национального стиля ведения переговоров, с учетом того что любой переговорщик так или иначе связан с национальной культурой, которая через психический склад влияет на его поведение. Третий (квалифицируемый как аксиологический) - нацелен на исследование влияния морально-этических норм и ценностей на поведение участников переговоров.

Можно согласиться с авторской констатацией того факта, что в отечественной политологии теория переговоров занимает незначительное место и практически отсутствуют эмпирические исследования, на основе которых можно было бы создавать теории среднего уровня.

Безусловно, теория переговоров является одной из тех сфер политологии, в которых имеется прямой выход на решение прикладных задач международно-политической практики. Разработка стратегии и тактики переговоров на основе имеющихся научно-теоретических разработок дает неоспоримые преимущества тем, кто это делает, и ослабляет переговорные позиции тех, у кого отсутствует такая база. М.А. Хрусталев дает не просто аналитический обзор имеющихся теоретических разработок по переговорной проблематике; он представляет и набросок инструментария анализа подготовки к переговорам в виде набора типов переговорных стратегий, которые необходимо иметь в виду для выработки определенной стратегии.

В написанной В.А. Колосовым части о теоретической лимологии (гл. 3) предпринята важная попытка теоретического осмысления роли границ в современной мировой политике. Эта тема в том числе исключительно актуальна для нашего государства, чьи границы претерпели радикальное географическое изменение с одновременным кардинальным изменением их режима. Речь идет не только об официальных государственных границах, но и рубежах «трансграничных регионов», контуры которых не совпадают с границами между отдельными странами. Пограничные проблемы подобного типа характерны для ряда территорий в Северной или Центральной Европе, пограничья России и Украины, районов Северного Кавказа и Центральной Азии и т.д. (с. 105). Вопросы приграничного сотрудничества особенно актуальны для взаимодействия России практически с каждым из сопредельных государств, но особенно с бывшими республиками Советского Союза.

Несколько глав коллективного труда посвящены анализу парадигмы «мировая политика» в сопоставлении с парадигмой «международные отношения». Переход к первой парадигме представляется исключительно актуальным, плодотворным - как с точки зрения научной, так и прикладной. А.Д. Богатуров (гл. 6) пишет о том, что наряду со сферой чисто внешнеполитического взаимодействия объектом дипломатических переговоров стала внутренняя политика государства: в традиционных международных отношениях (межгосударственных) взаимодействие акторов выражается прежде всего во взаимодействии внешних политик государств; в мировой политике взаимодействие «распространяется "по всей толще" внешней и внутренней политики субъектов». Такое определение отличия мировой политики от международных отношений можно считать удачно сформулированной точкой отсчета дня дальнейшего углубления теоретического и прикладного рассмотрения феномена мировой политики.

Автор связывает феномен формирования мировой политики с тенденцией «десуверенизации» международных отношений. Им в том числе обоснованно отмечается, что тенденция к «десуверенизации» в последние годы активно стала подвергаться сомнению, прежде всего со стороны ведущих держав мира, начиная с Соединенных Штатов Америки. А.Д. Богатуров делает важное замечание: что западные ученые уже в 1990-е гг. избегали высказываться о том, применим или неприменим тезис о «размягчении суверенитета» применительно к Соединенным Штатам - «деликатно или осмотрительно».

Можно согласиться с автором в том, что многие западные школы, начиная с 1990-х гг., тяготели к пониманию международных отношений как производных от внутренней политики США. а внутренних дел любой страны - как «превращенной сферы» компетенции Вашингтона (с. 186). Важно при этом иметь в виду, что совершенно по-иному рассматривает процессы и явления международных отношений и мировой политики подавляющее большинство известных в нашей стране китайских авторов.

П.А. Цыганков в главе о перспективах развития теории международных отношений (ТМО) в России подвергает серьезному разбору состояние данной дисциплины в том виде, в котором она развивается после распада Советского Союза. Он обоснованно говорит о «трудностях роста» в этой области: недостаток эмпирических исследований, почти полное отсутствие теорий среднего уровня и чрезмерная абстрактность общетеоретических разработок. Такой диагноз мог поставить только автор, длительное время занимавшийся сам вопросами теории международных отношений и имеющий возможность сопоставить ее развитие в нашей стране с международным опытом. Можно лишь повторить: теории среднего уровня являются необходимым мостом между макротеориями и эмпирическими исследованиями, а в России они действительно почти не получили развития.

В лучшем случае современные отечественные исследователи продолжают опираться на огромный задел западной эмпирической науки - причем во многом и тогда, когда речь идет об общественных явлениях и процессах в самой России. Это в еще большей степени относится к изучению российскими научными центрами, учеными процессов и явлений в странах СНГ. Представляется, что и в этой области, как ни печально, масштабы исследований, проводимых западными учеными и специалистами, стали за последние полтора десятилетия существенно превосходить все то, что в соответствующей области делается в России. Можно согласиться с мнением П.А. Цыганкова о том, что российская наука о мировой политике, о международных отношениях находится под влиянием продолжающегося после распада СССР кризиса национальной идентичности (самоидентификации). Но неверно было ставить развитие данной дисциплины в зависимость от того, когда Россия «определится в отношении своих постсоветских ценностей и международной ориентации» (с. 240}. Именно развитие отечественных исследований по мирополитической проблематике должно способствовать преодолению кризиса идентичности путем определения места и роли России в международных отношениях и в системе мировой политики, в мировой экономике, в глобальном цивилизационном пространстве.

Одна из важнейших задач для отечественных теоретиков мировой политики состоит как раз в содействии самоидентификации России в современном мире, ее позиционированию как современного государства. С этим тесно связана задача выработки развернутых представлений о национальных интересах России, поскольку без четкого позиционирования страны определение национальных интересов будет всегда носить чрезмерно абстрактный характер. В полной мере это относится и к такой категории, как национальная безопасность применительно к нашей стране. Оба понятия широко используются в политической лексике, в том числе в официальных документах. В частности, они фигурируют в утвержденной Президентом РФ Концепции национальной безопасности России, в которой детально описаны угрозы национальной безопасности России и обозначены многие элементы политики России в данной области.

Такое употребление понятий национальные интересы и национальная безопасность предполагает определенное соединение понятий нация и государство, использование утвердившейся категории государство-нация (nation-state, l'Etat nation). Между тем в Конституции РФ Россия, опираясь во многом на существовавшую во времена СССР традицию, именуется многонациональным государством, что создает смысловую коллизию. Как правило, в других государствах, имеющих многоэтнический и многоконфессиональный характер, такого рода коллизии в современных условиях отсутствуют.

В мировой практике понятие государство-нация складывалось на протяжении нескольких столетий под влиянием многочисленных исследований политологов, правоведов, философов, социологов. Аналогичный пласт исследований в России почти полностью отсутствует, хотя определенная база (в том числе конкретных социологических исследований в виде опросов) для них имеется.

П.А. Цыганков обоснованно полагает, что отечественные обществоведы, опираясь на лучшие традиции российской научной мысли, призваны сформулировать ответ на вызовы глобализации. С ним можно согласиться в том, что «движущей силой» современной глобализации прежде всего является единственная в мире сверхдержава - США. При этом в глобализационные процессы включаются другие государства, в том числе те, которые способны в обозримой перспективе бросить вызов Соединенным Штатам - Китай и Индия. Важно, что последние стремятся не утратить свою национально-государственную идентичность и укрепить суверенитет, в том числе за счет развития независимой военной мощи (включая силы и средства ядерного сдерживания), а также собственной оборонной промышленности и науки.

П.А. Цыганков считает уместным использование элементов аналитического потенциала, которым обладали советские и досоветские оригинальные школы формационного анализа и, отчасти, классового. При этом социально-классовый анализ не должен подменяться идеологизированными схемами, априори тяготеющими к конфронтационности. Многие отечественные эмпирические исследования (особенно 1960-1980-х гг.) и разработанные на их основе описательные и причинно-следственные теории не утратили эвристической ценности и в настоящее время.

По мнению П.А. Цыганкова, «одним из главных по-прежнему остается вопрос о степени и характере зависимости России и других государств от центров мирового капитализма и возможности сохранения государственного суверенитета для существования национально ориентированных реформ». Представляется, что в практическом плане в последние годы ответ на этот вопрос в значительной мере дан: можно с уверенностью сказать, что руководством России были предприняты многие важные шаги по укреплению реального суверенитета нашей страны. Значение важности соответствующих мер, в том числе как инструмента повышения конкурентоспособности на мировых рынках, постепенно начинает осознаваться частью российского политического класса, а в несколько меньшей мере - и отдельными сегментами предпринимательских кругов.

М.М. Лебедева в главе о структуре проблематики мирополитических исследований, наряду с традиционными ведущими единицами мировой политики в лице суверенных государств, останавливается на новых, транснациональных акторах (ТНА). Она пишет о такой группе акторов, как внутригосударственные регионы, образующие «межсетевые узлы», открывающие, служащие своеобразными воротами в глобальный мир «пост-Вестфальской эпохи». Среди подобных «узлов-территорий» она называет города Нью-Йорк, Лондон, Токио, Вашингтон, Ванкувер, Майами, а также всю область Южной Калифорнии. К этому ряду, конечно, стоило бы прибавить и Москву. Правительство российской столицы на территории целого ряда стран СНГ, например, фактически обладает влиянием, соизмеримым с той ролью, которую там играет федеральное правительство России. Особенно это касается взаимодействия России со странами СНГ в культурной и гуманитарной областях.

М.М. Лебедева относится к числу тех авторов, которые полагают, что «деятельность современных транснациональных акторов явилась серьезным вызовом государствам и всей: государственно-центристской системе мира». Она оговаривается: «государства остаются ключевыми акторами на мировой арене», поскольку именно взаимодействие государств составляет международные отношения. Изучение политической активности нетрадиционных акторов без соотнесения ее с миро-государственным взаимодействием в самом деле лишено смысла. Весь же комплекс политических процессов на мировой арене наиболее адекватным образом описывается термином «мировая политика», пишет Лебедева, дополняя и развивая определение мировой политики, данное А.Д. Богатуровым.

В связи с сохраняющейся ролью государств как основных акторов системы мировой политики тема суверенитета остается одной из центральных в мирополитологической проблематике. С исчезновением колоний все государства стали суверенными и формально равноправными. Однако это равноправие по большей части является абстракцией. В мире продолжает существовать отчетливая силовая иерархия государств и их коалиций, на вершине которой находятся государства, стремящиеся укрепить свой суверенитет. Это относится прежде всего к США и КНР.

Значительное число государств в международных отношениях попадают в категорию «несостоявшихся» (failed states), в отношении которых поднимается вопрос и о введении ограничений на их суверенитет не только де-факто, но и де-юре, в частности в виде возврата к формуле протекторатов или подмандатных территорий, использовавшихся в первой половине ХХ в. В том числе предлагается использовать понятие «разделенный суверенитет», предложенное американским профессором С.Д. Краснером из Стэнфордского университета. Под таковым имеется в виду суверенитет государства, которое на протяжении длительного времени сохраняет его только юридически, не обладая способностью, например, противостоять массовым проявления беззакония, предупредить огромные человеческие жертвы среди своих граждан, вывести страну из экономического тупика³. Фактически трактовка «разделенного суверенитета» совпадает с трактовкой понятия «ограниченный суверенитет», которое использовалось в западной политической лексике применительно к положению стран Восточной Европы по отношению к СССР, который фактически контролировал их внешнюю политику (особенно после событий 1968 г. в Чехословакии).

Теоретическим примером соглашения о разделенном суверенитете С. Краснер называет Боннские соглашения между ФРГ, Францией, США и Великобританией 1952 г. (отчасти подтвержденные Парижскими протоколами 1954 г.). В соответствии с этими соглашениями правительство Западной Германии получило полноту власти в вопросах внутренней и внешней политики, но его суверенные права были ограничены в ряде важных областей безопасности. В том числе это касалось эксклюзивной юрисдикции для персонала вооруженных сил США, Великобритании и Франции, находящегося на территории Западной Германии, права патрулирования этими силами стратегических объектов (железных и автомобильных дорог, даже предприятий общественного питания). Вооруженные силы ФРГ при этом были полностью интегрированы в структуру НАТО, не получив самостоятельного значения.

Западные державы - победительницы во Второй мировой войне - приобрели также - по крайней мере теоретически - расширительно сформулированное право объявлять чрезвычайное положение на территории ФРГ, что давало возможность США, Франции и Великобритании в любой момент блокировать полномочия западногерманского правительства даже в вопросах внутренней политики. Такой статус в отношении ФРГ юридически сохранялся вплоть 1990 г., а исключительно высокая степень включенности вооруженных сил ФРГ в НАТО сохраняется и в настоящее время.⁴

Чертами «разделенного суверенитета» в современных условиях обладает и Грузия - американский персонал на ее территории, ведущий переподготовку грузинских вооруженных сил и сил безопасности, фактически живет вне правового пространства этой страны, а ее государственные чиновники официально получают часть зарплаты из зарубежных источников.

Большинство авторов книги декларирует свою приверженность системному подходу. Это вполне объяснимо в силу как особенностей развития политической науки в нашей: стране, так и тенденций ее развития в мире в целом⁵. Отечественное научное сообщество не «переболело» таким доминирующим вариантом системного подхода, как структурализм, который особенно в 1990-е гг. активно замещался другими подходами к исследованию международных отношений. Современные российские теоретики тяготеют к тому, чтобы употреблять понятие система применительно не только к межгосударственным отношениям, но и к гораздо более сложному объекту взаимодействия различных акторов, В связи с этим продуктивной представляется работа над развитием типологии акторов современной мировой политики в главе 7.

Не менее важным представляется и исследование характера взаимодействия между государством и негосударственными акторами - транснациональными корпорациями, международными институтами типа Международного валютного фонда. У разных типов государств (в зависимости от их места в центросиловой структуре мира, политической системы и конкретного режима) складывается разный характер отношений с негосударственными акторами. Интересы транснациональных корпораций, базирующихся в США, оказывают значительное воздействие на поведение США как государства. Нуждаются в более детальной отработке гипотезы, в соответствии с которыми соотношение сил между различными ТНК в периоды правления той ИЛИ иной администрации влияет на характер внешнеполитического курса Вашингтона.

В современных отечественных исследованиях имеется большой простор для ментализма, согласно которому прежде всего необходимо изучать то, как акторы представляют себе положение дел в мировой политике и как они говорят об этом. Последний часто противопоставляется системному подходу, что представляется неверным⁶. В принципе оба подхода вполне могут совмещаться, хотя такое совмещение в рамках индивидуального труда представляет собой задачу особой сложности, требующую от исследователя знакомства с различными социальными дисциплинами и субдисциплинами, с их специфическими приемами и методами исследований.

Значительная часть книги посвящена прикладным аспектам мирополитического анализа. В этом разделе затрагиваются проблемы ядерной стабильности в современной политологии (А.В. Фененко), транснациональные террористические сети (Э.Г. Соловьев); стратегия экономических санкций в международной политике (А.А. Сидоров), анализ международных отношений наднациоалъных объектов на примере Евросоюза (М.А. Троицкий), политические и психологические истоки внешнеполитического поведения США (А.Д. Богатуров).

К сожалению, в этой части работы не удалось представить специальные главы, посвященные международному положению и внешнеполитическому поведению Индии и Бразилии. Роль этих субъектов мировой политики заметно возросла. Китай претендует на роль «второй сверхдержавы» в обозримой исторической перспективе, а сам факт ожидания превращения КНР в таковую уже оказал воздействие на многие мирополитические процессы и поведение США, Европейского Союза и Японии. Осмысление потенциала превращения КНР во «вторую сверхдержаву» имеет исключительно важное значение для определения роли России в мировой политике, российской внешнеполитической стратегии.

А.В. Фененко в главе о проблематике ядерной стабильности в современной политологии рассматривает вопрос о замещении одного из основных аналитических конструктов периода биполярной конфронтации «стратегическая стабильность» конструктом «ядерная стабильность». Для анализа этого понятия автор обращается к категории «ядерный конфликт», которую он считает важной для осмысления нового этапа мировой политики, в рамках которой наблюдается «возвращение» примата военно-силового фактора, включая ядерный⁷. Нельзя не отметить, что многими отечественными и зарубежными политологами «возвращение» ядерного фактора не только замечено с большим опозданием, но недооценено до сих пор.

А.В. Фененко предлагает заслуживающее внимания определение: «...Ядерная стабильность возможна лишь там и тогда, где ядерный конфликт не рассматривается ни политиками, ни стратегами как ситуация, способная обеспечить реальный [политический. - А.К.] выигрыш»(с. 263). А.В. Фененко отмечает, что эталоном условий обеспечения ядерной стабильности современные теоретики считают советско-американские отношения времен «холодной войны». Надо при этом уяснить, что речь идет о периоде лишь после Карибского кризиса 1962 г., а еще более точно - о времени с начала 1970-х гг. Отмечая важность поиска нового аналитического конструкта в виде ядерной стабильности, нельзя не отметить важность определений условий и критериев стратегической стабильности, которые были отработаны в 1970-1980-е гг. и, как представляется, не утратили своей значимости.

Автор главы, посвященной, транснациональным террористическим сетям (Э.Г. Соловьев) считает обоснованным, в связи с ударами террористов по американским городам 11 сентября 2001 г., постановку вопроса о «начале нового этапа мировой истории». Соловьев обращает внимание прежде всего на «новые» международные террористические организации, которые действительно «удивительно легко освоились в меняющемся мире с проницаемыми границами и размывающимся территориальным суверенитетом». При этом ими применяются новые приемы и методы организации, основанные на стремительном развитии информационных технологий, систем и средств коммуникации.

Возникновение этого феномена, как отмечает Э.Г. Соловьев, ведет к изменению представлений о характере войн в современных условиях, которые были преимущественно войнами, ведущимися между государственными акторами мировой политики (при наличии и войн, которые, как правило, велись внутри отдельных государств - гражданских, межэтнических, межконфессиональных).

Соловьев определяет сети как «самоорганизующиеся полицентричные структуры», ориентированные на решение конкретных задач и состоящие из автономных (иногда временных) групп. Для них характерно преобладание горизонатльной направленности «нежестких связей», децентрализация власти и ответственности. Это открытые структуры, которые способны к расширению путем включения в себя новых элементов, если те решают аналогичные задачи и исповедуют сходные ценности, т. е. используют «аналогичные коммуникационные коды». В силу этих характеристик сети подвижны и трудноуязвимы. Анализ политических и социальных причин формирования «террористических сетей» не является предметом рассмотрения данного автора, хотя в начале этой главы он и обращается к этой теме, говоря о двух факторах, которыми объясняют возникновение таких сетей, - глобализации и ближневосточной политике США.

Следует отметить, что, несмотря на огромное количество исследований, эти вопросы остаются недостаточно разработанными в современной политологии. Одним из результатов этого является неадекватное применение разного рода терминов, что имеет немаловажное практическое значение. Явный дефицит имеется и относительно понимания политических и идеологических мотивов и установок деятельности такого рода организаций, которые, как правило, преследуют политические цели, хотя они и могут быть сформулированы в понятиях, далеко не совпадающих с традициями real politic.

Следуя формуле К. Клаузевица, можно отметить, что главным фокусом внимания политологии с теоретической и практической точки зрения должен быть не столько терроризм сам по себе. В ряде случаев он как феномен современной цивилизации может жить и развиваться сравнительно автономно, как в истории не раз война при определенных условиях начинала эмансипироваться от политики и жить относительно автономной от нее жизнью. Важно изучать радикальные, экстремистские политические организации, использующие террористические методы. Именно такого рода организации (в значительной мере, как справедливо отмечает Э.Г. Соловьев, носящие сетевой характер) и являются весьма важными современными негосударственными акторами.

Соответственно, если говорить о целях «войны с терроризмом», речь должна идти о нанесении политического (и идейного) поражения радикальным, экстремистским организациям государствами - членами «антитеррористической коалиции» при помощи спецопераций, перекрытия каналов финансирования, политико-психологических мер, военных действий и т.д.⁸ Одним из крупнейших вопросов борьбы с радикальными экстремистскими организациями является противодействие их попыткам завладеть оружием массового поражения - прежде всего ядерного. Усилия, предпринимаемые международным сообществом неадекватны масштабам проблемы. Приобретение такими организациями оружия массового поражения может в значительно большей мере изменить «стратегический ландшафт» мировой политики, чем любые имевшие место до сих пор теракты. Нельзя не отметить, что Э.Г. Соловьев слишком однозначно оценивает невозможность создания ядерного оружия в «кустарных условиях» (с. 302) - имеются и не столь оптимистические оценки на этот счет.

Автор главы пишет о том, что способы «борьбы с терроризмом» должны быть «более адекватны, чем те, которые применяет ныне администрация Дж. Буша в Ираке». Но нельзя не отметить, что в определенном смысле, с точки зрения корыстных интересов США, нападение на Ирак принесло определенный успех и в «войне с терроризмом» в целом. Именно в Ираке (и отчасти прилегающих государствах) сосредоточены основные силы экстремистских организаций. Поэтому территория самих США и американские объекты в других районах мира, по крайней мере на время, оказались выведенными из под их удара.

В главе А.А. Сидорова, посвященной стратегии экономических санкций в международной политике, показано, что периодом расцвета экономических санкций - со стороны ООН и США стали 1990-е гг. (с. 325). Автор подробно разбирает примеры экономических санкций, начиная с ситуации вокруг агрессии Ирака против Кувейта и принятия Советом безопасности ООН 6 мая 1990 г. резолюции, осуждавшей Ирак, вслед за которой последовало эмбарго на продажу оружия Багдаду, а также поставки ему всех видов товаров за исключением продовольствия и медикаментов. Было также решено блокировать иракские порты в целях обеспечения наложенного ООН запрета на экспорт иракской нефти.

Экономические санкции - один из инструментов мировой политики. Они могут оказывать воздействие не только на внешнеполитическое поведение государства, но и на политическую обстановку внутри него. Степень жесткости санкций США зависит от характера оценки американской элитой угрозы национальной безопасности. В главе показана зависимость возможности реализации санкций Вашингтона от внутриполитической обстановки в самих Соединенных Штатах на примере санкций в отношении Пакистана и Индии в связи с приобретением ими ядерного оружия.

Для реализации задачи изменить политическое поведение суверенного государства экономические санкции должны создавать видимую угрозу ему или наносить ущерб его экономике, а также убеждать соответствующее правительство в неприемлемости для него потерь от применения санкций (с. 327). При этом материальный ущерб для народа и страны далеко не всегда гарантируют санкциям политический успех. Санкции могут ухудшить условия жизни населения и при этом почти не влиять на позицию политического руководства государства, на которое оказывается давление - особенно в странах с тоталитарными режимами (с. 328).

Тема санкций актуальна для России. Во-первых, необходима теоретическая база, пригодная с учетом мирового опыта для возможного использования их как инструмента российской политики. Во-вторых, нельзя исключать возможности в случае обострения отношений с США применения санкций против самой России - вероятность такого рода действий со стороны Вашингтона сохраняется в последние годы и может возрастать по мере более активного отстаивания нашей страной своих национальных интересов.

К тому же следует в полном масштабе учитывать роль экономических санкций, применяемых другими государствами в отношении третьих стран. Одним из наиболее важных примеров в этом смысле могут служить санкции США и стран Западной Европы в отношении КНР. направленные на предотвращение поставок из них в Китай вооружений и военной техники. Именно это эмбарго естественным образом сделало Россию доминирующим поставщиком вооружений в Китай.

В главе, посвященной методике анализа международных отношений наднационального субъекта (на примере Евросоюза) М.А. Троицкий поднимает вопрос о том, насколько ЕС является в современных условиях «глобальным игроком». Автор дает адекватную характеристику политико-военного измерения мощи ЕС, который имеет запутанную и неэффективную структуру. Условная «Европа» существует в виде сразу трех элементов - национальных государств, собственно Европейского Союза и блока НАТО. Только этого политико-управленческого фактора достаточно для того, чтобы резко снизить возможности ЕС по сравнению с США как глобального «центра силы» - даже если бы у Евросоюза были в совокупности те же параметры военной мощи, что и у Соединенных Штатов. ЕС значительно отстает от США по совокупным военным расходам (особенно на НИР военно-технологического профиля). В отсутствии у европейцев средств стратегической мобильности, глобальной военной инфраструктуры, целого ряда видов вооружений, основанных на новейших технологиях. Евросоюз обладает несоизмеримо меньшими, чем США, возможностями для активного использования военной силы как инструмента политики и не является в этом плане самостоятельным мировым актором.

«Внешнеполитический потенциал» ЕС, как справедлива отмечает М.А. Троицкий, ограничен противоречиями между правительствами стран - членов Евросоюза и его наднациональными институтами. Эффективность принятия внешнеполитических решений ЕС все больше зависит от динамики демографических сдвигов в странах - членах союза, в соответствии с которыми в Европе растет число мусульман - выходцев с Ближнего и Среднего Востока.

В обозримой исторической перспективе Европейский Союз вряд ли превратится в самостоятельный глобальный «центр силы», составив по всем основным параметрам мощи и влияния конкуренцию «моносверхдержаве» - США. Тем более это мало вероятно в силу значительной разнородности государств ЕС и их внешнеполитических ориентации. В ЕС имеются государства, чья лояльность Евросоюзу едва ли не уступает лояльности Соединенным Штатам. Примером исключительно «верноподданнической» ориентации на США является Польша, которая, между тем, и прежде - после обретения независимости в результате Первой мировой войны - колебалась в своей ориентации между разными державами - Францией, Великобританией, а временами даже нацистской Германией.

Профессор В.В. Наумкин в главе «Рамки концептуальных подходов к анализу исламского радикализма» отмечает, что научное освоение существующих в современном исламе течений, доктрин, движений серьезно осложнено нерешенностью вопросов о дефинициях, необходимых для концептуализации. В качестве примера он обоснованно указывает на такой термин, как «фундаментализм», обращая внимание на злоупотребление им и склонность авторов применять это слово для обозначения чрезмерно широкого спектра известных явлений.

В.В.Наумкин, являясь видным отечественным специалистом по исламу, разбирает такие термины, как «салафизм», «джихадизм», «политический ислам», «неоваххабизм» и другие. В современных условиях это имеет особое значение для понимания роли ряда акторов и важных процессов. Он справедливо обращает внимание на бихейвиористское и психологическое объяснение мотивации поведения экстремистов, использующих террористические методы.

В главе этого автора прослежена связь основных течений ислама с деятельностью экстремистских организаций, использующих террористические методы. Исследуя корни и причины исламского радикализма, В.В. Наумкин пишет об экономических подходах, подразделяя их на статичные и динамичные, отдавая предпочтение последним. Альтернативой экономическим подходам он называет политическую депривацию.

Автор правомерно проводит различие между политическим и идеологическим толкованием причин исламского радикализма. Бихейвиористский подход рассматривает исламский экстремизм как специфический тип поведения, основанный на нетерпимости к инакомыслящим. Психологические теории предполагают, что радикалы-исламисты руководствуются эмоциями, а не разумом. Особое внимание В.В. Наумкин уделяет исламским радикалам, действующим на постсоветском: пространстве. С точки зрения современной политологии каждый из двух подходов достоин того, чтобы использоваться в теоретических и прикладных исследованиях. Однако приходится учитывать, что полномасштабное применение этих подходов - затратное, трудоемкое дело, требующее разносторонности от исследователя или даже наличия междисциплинарного коллектива экспертов.

В завершающем разделе книги А.Д. Богатуров показывает, что США - не просто самое мощное государство по всем объективным, измеряемым параметрам мощи, но и страна, владеющая стратегической инициативой в мировой политике, стремящаяся реализовать все преимущества победителя в «холодной войне». США умело используют возможности, которые предоставляет современная система мировой политики, при этом во многом формируя эти возможности, в том числе путем концептуализации и категоризации мировых социально-политических и мироэкономических процессов.

Явно недооцененным фактором «моносверхдержавности» США является доминирование американских ученых, научных центров, школ в области общественных наук. Оно имеет место и в области мирополитических исследований, являясь одним из важнейших инструментов «мягкой силы» США, одним из средств, дающих возможность Вашингтону формировать «повестку дня» мировой политики. Страны Евросоюза в этом отношении значительно отстают от США - прежде всего в исследованиях естественно-научного профиля, а также экономического и военно-технического профилей.

Следует отметить, что все большее внимание на развитие общественных наук, в том числе развитие мирополитических исследований, обращают в Китае и Индии. В КНР, несмотря на официальную приверженность «моноидеологии», допускается в такого рода исследованиях довольно широкий диапазон мнений - в рамках общей приверженности авторов идее обеспечения национальных интересов Китая. Пафос китайских работ - ориентация на разработку стратегии уверенного завоевания Китаем позиций одной из наиболее мощных мировых держав, обладающих компонентами национальной мощи, способными обеспечить КНР и китайскому бизнесу мощные международные позиции.

Анализируя политические и психологические истоки поведения США, А.Д. Богатуров пишет, что между двумя главными американскими партиями есть разница: демократы считают применение силы «последним резервным средством», а республиканцы готовы применять ее без колебаний, по собственному произволу, если не отдают себе отчета в том, что им может быть оказано противодействие сопоставимой разрушительной силы. В этой главе сказано о том, что американская традиция знает только два случая равного партнерства - взаимодействие с Россией в пору «вооруженного нейтралитета» Екатерины II и советско-американское сотрудничество в годы борьбы с нацизмом (с. 421).

Сопоставление демократов с республиканцами важно для более предметного понимания истоков внешнеполитического поведения США. Но при этом следует учитывать и расстановку сил в рамках весьма неоднородной республиканской партии, особенно роль «неоконсерваторов», которые после 11 сентября 2001 г. стали играть доминирующую роль во внешней политике США⁹. Число отечественных разработок на эту тему явно недостаточно.

Между тем неоконсерваторы значительно отличаются от традиционных консервативных республиканцев. Президентские выборы 2004 г. по крайней мере не ослабили их позиций. Именно они - наиболее последовательные и сплоченные идейно и политически проводники политики «мессианской демократии», продвигаемой с помощью военной силы, а также политических спецопераций, подобных той, что была осуществлена в 2004 г. на Украине.

Весьма важным представляется замечание Богатурова (хотя оно не полностью вписывается в тему его главы) о будущем российской «активной дипломатии» - в сочетании «энергетического оружия в наступлении» и «ядерного в самозащите». В мире, как пишет автор, нет ни одной другой «ядерно-нефтяной державы». Разработка этой темы может иметь большое теоретическое и прикладное значение. Россия обретает по объективным физически измеряемым показателям положение «энергетической сверхдержавы», которое обеспечивается не только взаимодополняющим эффектом ее возможностей по добыче нефти и природного газа, но и наличием атомной энергетики, развитой системы производства и передачи на большие расстояния электроэнергии в целом. Наша страна пока не отработала, инструментарий «энергетической дипломатии», позволяющей не только обеспечивать необходимый для российского нефтегазового сектора и федерального бюждета уровень мировых цен на энергоносители, но и воздействовать на ряд других сфер мировой экономики и мировой политики, исходя из долгосрочных национальных интересов России.

Не менее актуальным является и вопрос об использовании ядерного оружия, всей имеющейся системы ядерного сдерживания в качестве активного оборонительного средства. Это, в свою очередь, требует развития теории ядерного сдерживания применительно к современным условиям, включая такую мало разработанную в отечественной политико-военной и военно-стратегической мысли тему, как теория и практика эскалационного доминирования. Разработка такого рода теории представляет собой особую сложность в условиях, когда официально нет конфронтации времен «холодной войны» и нашу страну не разделяют более с ведущими государствами мира идеологические антагонизмы.

Примечания

      ¹См.: Новая философская энциклопедия В 5 т. / Рук. проекта В.С. Степин, Г.Ю. Семигин. Т.З: Н-С. М.: Мысль, 2001. С.268-275.
      ²См., например: Петренко В.Ф., Митина О.В. Психосемантический анализ динамики общественного сознания. На материале политического менталитета. М.: Изд-во МГУ, 1997. С. 104.
      ³Krasner S.D. Sharing Sovereignty. New Institutions for Collapsed and Failing States // International Security. Vol. 29. № 2. Fall 2004. P. 85-120.
      ⁴Op. cit. P. 110-111.
      ⁵Крупным событием в развитии отечественной мирополитической мысли последних лет стало опубликование «Системной истории международных отношений». Системная история международных отношений: В 4 т. / Отв. ред. А.Д. Богатуров. М.: Московский рабочий, 2000; 2001.
      ⁶См.: Гоулдман К. Международные отношения: общие проблемы // Политическая наука: новые направления / Пер. с англ. М.: Вече, 1999.C.398-400.
      ⁷См.: Кокошин А.А. Ядерные конфликты в XXI веке. Типы, формы, возможные участники. М.: Медиа-Пресс, 2003.
      ⁸См. подробнее: Кокошин А.А. Стратегическое управление. Теория, исторический опыт, сравнительный анализ, задачи для России. М.: РОССПЭН. 2003. С. 56-57.
      ⁹См.: Долгополова Н.А. Правые республиканцы в Вашингтоне. Влияние на внешнюю и военную политику администрации Буша-младшего. М.: Медиа-Пресс, 2003.