ЗАКЛЮЧЕНИЕ. МИРОПОРЯДОК
НАЧАЛА 2000-Х ГОДОВ

К середине первого десятилетия XXI века международная система приобрела новые черты. Во-первых, при направляющей роли США «явочным порядком» была осуществлена реорганизация глобальных структур мироуправления таким образом, что наряду с универсальным по охвату и официальным по статусу механизмом ООН вырос полузакрытый (по избранности допущенных в него членов) и неформальный (по типу принятия решений) – в лице «группы семи» и сотрудничающего с ней блока НАТО. По ряду показателей воздействия на мировую политику неформальный механизм стал вровень с ООН. В 2002 г. в ряды «семерки» влилась Россия. «Группа семи» сделалась «восьмеркой», но ее роль в международных отношениях коренных изменений не претерпела.

Работа системы международного регулирования осложняется положением внутри ООН. Затянувшееся обсуждение вопроса о ее реформировании не дает позитивных результатов. Оно привело лишь к тому, что разговоры об устаревании ООН стали рефреном речей и текстов на ооновские темы. Острие критики направлено против Совета безопасности, внутри которого сохраняется преимущественный статус пяти постоянных членов (США, России, Китая, Франции и Великобритании), обладающих привилегией вето в отношении рассматриваемых решений. Предложения о реформе концентрируются вокруг увеличения числа постоянных членов (за счет одной или нескольких крупных держав, например, Индии, Германии, Бразилии, Японии) и «размягчения» консенсусной формулы принятия решений таким образом, чтобы некоторые решения СБ принимались простым большинством без учета согласия или несогласия всех постоянных членов.

Во-вторых, по истечении переходного периода, длившегося около двух-трех лет после распада СССР, в мире утвердился новый международный порядок. Современный мир приобрел вид структуры, полюсом которой является «группа восьми», внутри которой США играют довольно авторитарную роль. Хотя позиции «восьмерки» по отношению к остальному миру укрепляются, внутри нее развивается процесс децентрализации.

Он имеет несколько проявлений. Прежде всего, продолжает отвердевать собственно европеистское начало, пытающееся равноположить себя по отношению к атлантическому. Ускорившийся бег стран Западной Европы в поисках военно-политической и оборонной идентичности, желание иметь автономную европейскую основу для того, что может стать единой оборонной политикой Европейского Союза, – самый заметный из этого ряда признаков. {♦} 

Другим является крен к пересмотру некоторых положений американо-японского союза. Речь не идет об изменении ориентации США или Японии на развитие двусторонних отношений. Интересы держав слишком тесно переплетены, чтобы какая-то из них помышляла о разрыве. Но эволюция представлений США и Японии о возросших возможностях Токио оказывать влияние на международные отношения создала основы для устранения асимметрии обязательств сторон по связывающему их договору безопасности 1961 г. (США обязаны защищать Японию, но Япония, согласно мирной конституции, не обязана защищать США). Это может выразиться в переподписании прежнего договора таким образом, чтобы в нем было зафиксировано расширение встречных обязательств Японии и ее прав в рамках союза с США.

Вашингтон де-факто признает наличие тенденции к децентрализации в рядах партнеров и подчеркнуто стремится не допустить «фронды». Американская дипломатия рассчитывает не только закрепить за собой рычаги лидерского управления миром, но и обеспечить согласие на это со стороны самих управляемых. Не позволяя усомниться в воле следовать собственному видению перспектив международного развития, Соединенные Штаты при необходимости перешагивают через «комплексы величия», стараются методами посула и экономического стимулирования добиться принятия их позиции теми странами, отношениями с которыми Вашингтон считает нужным дорожить. Действуя в таком векторе, США прилагают усилия для удержания Западной Европы, Японии, России и даже КНР в режиме конструктивного диалога. В русле этой тенденции стоит понимать спокойствие, с которым Вашингтон согласился на трансформацию «семерки» в «восьмерку» за счет включения в нее России и стал в принципе поддерживать идею возможного присоединения в перспективе к «группе восьми» Китая.

В-третьих, новый международный порядок характеризуется сменой базовой со времен Вестфальского мира идеи межгосударственных отношений. Вместо принципа lasser-faire («разрешительности», «невмешательства»), согласно которому каждое государство свободно в проведении внутренней политики до тех пор, пока это не начинает угрожать безопасности других государств, с конца 90-х годов начал утверждаться принцип «избирательной легитимности», в соответствии с которым государства НАТО стали присваивать себе право определять параметры законности или незаконности того или иного правительства в зависимости от соответствия или несоответствия его политики интересам и представлениям государств-членов альянса. Жертвой реализации новой концепции стала Югославия во время конфликта в Косово в 1999 г.

В-четвертых, стала происходить «обратная идеологизация» международных отношений, которая выразилась в ужесточении либерально-моралистской догматики, абсолютизации опыта западной демократии и связанных с нею хозяйственной и социально-полити-{♦}ческой систем. Над «реал-политическими» сдвигами в международных отношениях стала возвышаться гипотеза о том, что главное содержание современной эпохи определяется переходом большинства стран мира на путь созидания гражданского общества на базе либерально-демократического синтеза.

Между тем, разрушение тоталитарных обществ в большинстве случаев дало не прирост демократических мотиваций, а обнажение традиционных, архаичных и антицивилизованных структур в поведении и мышлении людей, государств и народов. Примером тому в 90-х годах было поведение многих стран Балканского полуострова и некоторых стран СНГ. Тенденция к распаду «классических» тоталитаризмов сработала на увеличение архаико-традиционалистского потенциала. Этому способствовал и всплеск исламизированного радикализма в форме террористических действий в начале 2000-х годов.

Сложилась иерархия, руководящим звеном которой де-факто стали Соединенные Штаты. Де-юре их главенствование не признается одними (КНР) и оспаривается другими (Россия) важнейшими игроками международной политики. Особенность современной иерархии состоит в том, что США в ней занимают лидерское положение, оставаясь окруженными союзниками в лице государств НАТО и Японии. Партнерские отношения с США стремится развивать и Россия. С этой точки зрения уместно говорить о наличии в мире своеобразного группового лидерства. Его структура все время меняется: отношения Великобритании и Японии с Вашингтоном становятся теснее, а сотрудничество США с Францией и Германией несколько ограниченнее.

Российская Федерация после тяжелого периода неудач 90-х годов с огромным трудом сумела в начале XXI в. через сближение с Западом снова приобщиться к группе наиболее влиятельных стран. Она выступает в роли партнера США избирательно. По ряду вопросов – поддерживает Вашингтон, а по некоторым другим (интервенция НАТО 1999 г. в Косово, война 2003 г. в Ираке) – без колебаний дистанцируется от него, всякий раз следя за тем, чтобы развитие российско-американских отношений оставалось в рамках партнерского вектора.

Китай оказывает на мировой порядок влияние благодаря наличию у него растущего экономического потенциала, статуса мощной военной державы регионального уровня, а также колоссального ресурса народонаселения, способного в перспективе обеспечить Китаю решающее воздействие на глобальные демографо-миграционные процессы и – в меньшей степени – международную торговлю. Спектр политического сотрудничества КНР с «группой восьми» ограничен. В рамках устоявшегося порядка Китай, по сути дела, исполняет роль «играющей по правилам», конструктивной, умеренной оппозиции, к которой он старается привлечь Российскую Федерацию, убедив ее выйти за рамки ориентации на опережающее развитие сотрудничества с Западом. Пекин избегает конфронтации с США, расширяя {♦} китайско-американские торгово-хозяйственные связи, а также экономическое сотрудничество с Японией и странами Евросоюза.

Занимая в международно-политической иерархии довольно условное место, Европейский Союз играет в международных отношениях упорядочивающую роль с точки зрения выработки ценностных принципов и правил поведения государств и внедрения этих правил в практику межгосударственного общения. Политико-культурная и нормоформирующая роль Евросоюза в целом и входящих в него стран каждой в отдельности сопоставима с международно-политической ролью США, а в отдельных случаях она даже оказывается более значимой.

Дело не в том, что из недр европейской культуры выросли ценности либеральной демократии, на базе которых развивается политическая практика большинства западных стран. Важно, что благодаря пяти десятилетиям интеграционного сближения пространство Евросоюза превратилось в главный полигон испытаний жизненности новых политико-правовых установлений, которые вырабатываются применительно к ежедневно возникающим реалиям, проблемам и ситуациям. Интеграционная практика Европы производит материал, на базе которого разрабатываются теории, касающиеся таких вопросов, как современная роль государства и государственного суверенитета, приоритетность индивидуальных прав человека в сопоставлении с правами группы и прав человека вообще – с национальными интересами отдельных стран и т.д.

Интеграционные тенденции создали в Европе запрос на теоретическое обоснование неизбежности «перешагивания» через «комплекс государственного суверенитета» в интересах выработки общей субъектности Евросоюза. В европейской культурной среде были сформулированы и стали усваиваться конфликтные постулаты о «праве гуманитарной интервенции» и «нелегитимности авторитарных режимов». Политически инициатором легализации подобных доктрин выступали Соединенные Штаты, но сама легализация была невозможна без поддержки западноевропейских стран, а последние принимали решения о целесообразности или нецелесообразности соглашаться с Вашингтоном с учетом интеграционного опыта.

В целом степень регулируемости современных международных отношений остается высокой, что позволяет говорить об устойчивости существующего международного порядка. В основном такая ситуация выгодна России. Но многим конкретным интересам Российской Федерации международный порядок в его нынешнем виде соответствует мало или недостаточно. Россию не устраивает гипертрофированная роль США в процессах принятия ключевых международных решений, из-за которой девальвируются мнения других государств, недоучитываются их потребности. Вот почему в текущей ситуации круг задач российской дипломатии связан с поиском путей и ресурсов, в том числе за счет кооперации с другими странами, для демократизации международного порядка и повышения роли России в его формировании и регулировании.